— Все будет в порядке, — говорит тут Нано во весь голос, подымая голову от записки. — Все будет в порядке, — повторяет он, — потому что соус приготовил я. Ты всегда все портишь, когда берешься за готовку.
Это моя последняя ночь с Наташей. Она, как мне кажется, сохраняет невероятное спокойствие. С каждым днем она говорит все меньше. Такое впечатление, что она ничуть не волнуется. Ее невозмутимость меня сбивает с толку и даже чуточку раздражает. Взгляд у нее кроткий, как бы говорящий, что нам не остается ничего другого, как положиться на судьбу. Я не такой. Я хочу бороться, добиваться своего. Вот чего я хочу.
Но чего бы мне хотелось? Чтобы она рыдала, дрожала от страха? Может, она и права. Что еще можно сделать, как не положиться на судьбу? Мы думаем, что боремся, а на самом деле лишь терпим последствия случайного стечения обстоятельств, или следуем предначертаниям звезд, или же страдаем от совершенных ранее собственных промахов. Наташа так спокойна потому, что она героиня русского романа. Потому что она русская. Более того: советская. Это советская жизнь приучает тебя смиряться с худшим, стоять в очереди, чтобы получить килограмм колбасы, квартиру, мужа, а также какую-то судьбу.
Разразилась ужасная гроза. Распахиваю окна, вдыхаю свежесть дождя, воздух, уже пахнущий весной. Вода низвергается с неба потоком, словно бурная река. В Москве все масштабно: если холодно, у тебя замерзает дыхание, если льет дождь, то будто всемирный потоп, такое впечатление, что он никогда не кончится. Когда же наступает жара, то весь обливаешься потом, кажется, что находишься в Северной Африке или Техасе. Времена года, погодные явления — все своей силой и яростностью соответствует размерам города и царящей в нем атмосфере. В этом смысле с Москвой может сравниться только Нью-Йорк.
Нью-Йорк. Америка. Мои первые годы за границей. Говорю Наташе, что тогда я не мог и воображать, что окажусь в такой ситуации, как сейчас. Потом вспоминаю первую ночь в Москве. Я смотрел на улицу Горького из окна своего номера в гостинице «Интурист»: муравейник людей и автомобилей внизу на улице казался мне каким-то неведомым, экзотическим миром, как Индия, как арабские страны из «Тысячи и одной ночи». Я не мог уснуть. Около часа ночи я вышел и пошел смотреть на смену караула у Мавзолея Ленина на Красной площади, первый из множества виденных мною впоследствии. Я был поражен, раздавлен огромностью Кремля и площади. И в этом невероятном месте, думал я, мне предстоит провести четыре года? Однако прошло всего лишь несколько месяцев, а я уже готов бежать.