Когда подбежал к осевшему на дно поперек траншеи Сикирину, тот был еще в памяти, но быстро слабел и терял голос. Заглянув в его полные смертной тоски глаза, понял: отходит.
— Паш, сынок! — одними губами позвал Сикирин. — Отвоевался я, видать…
Задохнулся так, что из-под ресниц выкатились слезинки и побежали по опавшим щекам. С трудом перевел дыхание и, тускнея, выдавил едва разборчиво:
— Не почти… отпиши домой…завод. Честь по чести я…
Горлом хлынула кровь. Еще одно слово, кажется, «сыну», прошептать успел и сник, обронив набрякшие мастеровитые руки.
Сглотнув подкативший к горлу комок, Павел подозвал двух штрафников и приказал отнести тело в блиндаж. Пока укладывали на плащ-палатку, отдавая последние почести погибшему, стоял с обнаженной головой.
Нескольких минут не прошло, как в укрытие спустился, — снаружи крик:
— Бачунского ранило!
Выскочил в траншею, а Бачунского навстречу на плащ-палатке несут.
— Ранен? Куда?
— Ерунда. Осколками руку и ногу пробило, — объясняет, точно извиняется, а в глазах радость несдержанная плещется. — Если не добавят мне фашисты сегодня, то месяца через полтора вновь зачислят на довольствие в БАО старшину Бачунского…
Сопроводив штрафников с Бачунским до временного медпункта, под который самый крепкий офицерский блиндаж в пять накатов выделил, Павел спустился внутрь проверить раненых. Следом, несмотря на запрет, явились Салов с Тумановым, а чуть позже — непривычно сдержанный, непохожий на себя Карзубый. Трофейную пачку табаку принес. Протянул Бачунскому.
— Возьми, пригодится.
Бачунский глазами у Павла спросил, что делать: подношение-то из тех трижды неладных трофеев, из-за которых в первой линии заминка произошла и лишняя кровь пролита была. Павел отвернулся: поступай, как знаешь.
Жалко было расставаться с Бачунским. Вроде бы и дружбы особой между ними не водилось, но за последнее время очень сблизились, потянулись друг к другу. Жалко и чуть-чуть завидно: чистый теперь человек.
Уходить собрались, а Бачунский, приподнявшись на здоровой руке, вдруг попросил, смущаясь:
— Сними с меня пояс, Паш. Возьми на память.
Понял Павел, что обидит отказом, принял дар. А на душе еще муторней стало.
— Ты тоже здесь оставайся! — жестко бросил Туманову, которому, уступая его просьбам, до этого разрешил оставаться в строю.
— Но у меня же царапины…
— Никаких «но». Ранен — значит, все. Туго придется — позовем!
Немцы усилили обстрел позиций, подключив к минометам тяжелую артиллерию, и Павел, обеспокоившись, выбрался в окопы, где за наблюдателей были оставлены Махтуров и Шведов. Боеприпасы у штрафников на исходе. Подвезут или нет — неизвестно. Ротного с самого начала атаки из вида потерял, и до сих пор с ним связь не установлена. Может, и в живых его нет. Попросил товарищей поделиться соображениями: как быть?