— Я видел, где подносчики утром цинки складывали. С километр отсюда, не больше, — припомнил Шведов. — Давай пару человек — сползаем. Может, повезет…
— Действуй! Если что — соберите все автоматы и патроны с убитых фашистов. На худой конец и они сгодятся…
Салов и без подсказки сообразил, что к чему. Как потерял у копешки свой карабин, немецкий «шмайсер» поднял. Да и у других они появились.
Пока ожидал возвращения Шведова, уточнил окончательно потери. Выходило, что убитых восемь, а раненых одиннадцать. Рушечкина миной накрыло, еще когда первую линию брали. Чувствовал бывший техник-интендант, что первый и последний это для него бой. Неизвестно, что стало с Кусковым. Видели, как он тащил на себе раненого командира четвертой роты. Во взвод пока не вернулся.
Вскоре возвратился с бойцами Шведов. Притащили несколько цинков с патронами. На душе полегчало.
Немцы пока активных действий не предпринимали. Не любят ходить в атаки без поддержки брони.
* * *
— Взводный? Колычев? Где взводный?! — забился на входе в блиндаж вздрагивающий, задыхающийся голос связного Илюшина.
— Здесь я!
— К командиру роты! Срочно!
— Жив Суркевич! Где он?!
— Фу-ты, еле вас разыскал. Думал, уж не осталось никого… — отходя от собственных переживаний, с облегчением частил Илюшин. — А ротный на своем наблюдательном ждет. Он в атаку с первым взводом ходил. Взводного Бадаева сразу ранило, а комвзвода-три Акимова тут же, погодя, убило. Ротный оба взвода объединил, и они вперед вырвались. Оторвались от своих, а потом никак. Из других рот вокруг себя старший лейтенант солдат собрал, а сюда уж последними пробились…
С горечью вспомнил Павел о том, что не сменялся пистолетом с Акимовым. Вроде бы как виноватым остался.
Немцы лупили по окопам без продыху. Откашливаясь от пыльной взвеси и тротиловой вони, где ползком, где перебежками благополучно добрались с Илюшиным до наблюдательного пункта командира роты. Суркевич размещался в большой воронке. Павел застал его сидящим на пустом ящике от немецких снарядов, застывшим в напряжении над телефонным аппаратом. Старший лейтенант ждал связи со штабом батальона, но отзыв не шел. Очевидно, на линии был обрыв.
Кинув в раздражении молчавшую трубку, Суркевич поднял серое от грязи и копоти лицо, и Павел поразился отражавшемуся на нем выражению бесконечной измученности. Едва приметный прежде светлый пушок над верхней губой потемнел от пыли, точно усы за несколько часов боя отросли, прибавив к его облику сразу с десяток лет. Пересилив себя, старший лейтенант попытался улыбнуться, но улыбка вышла блеклой.