Когда-то домов было больше пятидесяти — я получил это число, обходя каждый квартал и считая пустые участки и сохранившиеся квадраты фундаментов. В густой сорной траве участков, посреди их палисадников торчали ржавые останки сожженных автомашин и бытовых приборов, помойные ямы были завалены разломанными шкафчиками, разбитыми зеркалами, пузырьками из-под лекарств, железными кроватями, трехколесными велосипедами, гладильными досками, кухонной утварью, детскими колясками, металлическими постельными грелками, будильниками — все обгорелое и ржавое. На южной окраине города квадратом врезался в поля вырубленный фруктовый сад, быть может яблоневый. Высохшие стволы были спилены и сложены штабелями, как будто кто-то собирался сжечь их или пустить на дрова, да забыл. Я обнаружил также заржавевшие мощи разобранных ярмарочных аттракционов: красные, накрытые сверху металлическими сетчатыми колпаками кресла «наклонного колеса», проволочные капсулы «русских горок» с «мертвой петлей», три электрокара и сиденье от «колеса обозрения» — разломанные и разбросанные, они укрывались вместе с блоками и мотками толстых зубчатых цепей в высокой траве, а поверх них валялась деревянная, выкрашенная некогда в яркие зеленый и красный цвета кабинка кассы с катушками желтых билетов внутри. Кладбища я не нашел.
На недолгое время меня заинтересовали два белых короба от ульев, важно возвышавшихся над самосевным пыреем за линией деревьев, где солнце ярко освещало их бока. Скорее всего, подумал я, ульи принадлежали Чарли и когда-то он за ними ухаживал. Однако теперь пчел в ульях, стоявших на кирпичах и лишившихся крышек, не было. Их деревянные панели оказались выломанными из пазов, сами ульи уже подгнили снизу, краска на них пооблупилась, потрескалась, сотовые рамки (о которых я к тому времени знал немало) валялись в траве рядом с полуистлевшими рабочими перчатками. Вокруг ульев стрекотали кузнечики.
Дальше в поле, ярдах в ста от них, за высохшим прудом, я углядел одинокую насосную установку: двигатель гудел в ветреном вечернем воздухе, распространяя вокруг себя едкий запах газа, клюв распиливал воздух, поднимаясь и опускаясь, а земля вокруг чернела, пропитанная нефтью, которая откачивалась из скважины и просто-напросто выливалась. К двигателю были приделаны два больших измерительных устройства с белыми лимбами — не знаю, что именно они измеряли. Как-то раз я увидел из окна моего домишки мужчину, приехавшего из города на пикапе и остановившегося напротив насосной установки. Мужчина вылез из пикапа, обошел установку по кругу, осмотрел, записывая что-то в блокнот, лимбы, движущиеся части качалки, а потом уехал в сторону Лидера и никогда больше (насколько я знаю) не возвращался.