Он перенес сюда глобус с моей тумбочки. В комнате сладко попахивало сапожной ваксой. Приемник был настроен на местную радиостанцию. Отец собирался послушать сельскохозяйственные новости. Он был в обычном его субботнем наряде: сандалии, «бермуды», гавайская рубашка в красный цветочек, не прикрывавшая татуировку на предплечье — «Старая гадюка», имя «Митчелла», с которого он сбрасывал бомбы. У отца была и еще одна татуировка, на плече, крылышки ВВС, — ее он, строго говоря, не заслужил, поскольку не стал пилотом, о чем неизменно сокрушался.
Увидев меня, он широко улыбнулся. А перед нашим приходом мрачно и сосредоточенно размышлял о чем-то. Вообще вел себя так, точно самочувствие его оставляло желать лучшего. Не побрился сегодня, — впрочем, глаза его поблескивали, точь-в-точь как после возвращения из деловой поездки.
Бернер, не останавливаясь, проследовала через гостиную.
— Мне жарко, — сказала она. — Посижу в холодной воде, потом рыбку покормлю.
Потолочный вентилятор все еще оставался неподвижным, и Бернер, проходя по коридору, включила его. Воздух пришел в движение. Я услышал, как закрылась дверь.
— Мне нужно с тобой поговорить, — сказал отец, державший в руках тряпку и баночку полировальной пасты. — Присядь-ка.
Я не привык оставаться с отцом наедине, хоть и предполагалось, что с ним я должен проводить времени больше, чем с мамой. Обычно рядом со мной всегда оказывалась она. Отец, когда мы с ним оставались наедине, неизменно пытался завести серьезный разговор. Обычно разговор этот сводился к стараниям внушить мне, как сильно он нас любит, как трудится ради нашего блага, как важно для него будущее каждого из нас, — будущее, в котором у него есть личный интерес, — какой именно, он мне так и не сказал. И я всякий раз думал, что ни меня, ни Бернер он толком не знает, поскольку мы-то считали все, о чем он мне говорил, само собой разумеющимся.
Я присел рядом с комком тряпок, почерневших зубных щеток и круглой жестянкой сапожной ваксы. Глобус был повернут Соединенными Штатами ко мне.
— Я, конечно, был бы рад сводить тебя на «Ярмарку штата». — Отец смотрел мне прямо в глаза, как если бы говорил что-то, имевшее совсем другое значение. Или как если бы поймал меня на вранье и старался объяснить, насколько это важно — быть правдивым человеком. Но в тот-то раз я ему ничего не наврал.
— Сегодня она работает последний день, — отозвался я. Объявление об этом было напечатано в газете, на которой он чистил обувь. Наверное, отец увидел его, потому о ярмарке и заговорил. — Мы еще можем туда попасть.