Мартин Армштадт поклонился и отбыл, а Джану Марии все-таки достало такта извиниться и сообщить хозяину дома, что этот человек прибыл с известием о выполнении порученного ему дела. Вальдикампо, гордясь тем, что герцог остановился именно у него, не стал придираться по поводу нарушения этикета. Гости и хозяева вновь принялись за еду. Наевшись, Джан Мария поднялся из-за стола и известил хозяина, что назавтра его ждет дальняя дорога, а посему ему надобно хорошо отдохнуть. С тем и откланялся.
Вальдикампо собственноручно взял со стола один из канделябров и проводил герцога в отведенные ему комнаты. Он бы отнес канделябр и в спальню, но Джан Мария остановился у двери и, попросив хозяина поставить канделябр на соседний столик, пожелал ему спокойной ночи.
Постоял еще с минуту, размышляя, желательно ли присутствие при допросе шута Альваре и Санти, пришедших вместе с Вальднкампо и теперь ожидающих его распоряжений, решил, что справится сам, и отпустил их.
Когда они ушли, Джан Мария хлопнул в ладоши, и Мартин Армштадт распахнул дверь спальни.
— Оп здесь? — осведомился герцог.
— Ожидает вашу светлость.
Швейцарец отступил в сторону, давая дорогу Джану Марии.
Во дворце Вальдикампо герцогу отвели лучшую спальню — просторную комнату, в центре которой стояла задернутая вышитым пологом большая кровать.
Освещали спальню два канделябра на каминной доске, по пять свечей в каждом. Однако Джан Мария решил, что света недостаточно, и приказал Армштадту принести третий, из соседней комнаты. И лишь потом обратил внимание на маленькую группу у окна.
Состояла она из трех человек — двух наемников Армштадта, в кольчугах и морионах, и несчастного горбуна Пеппе. Лицо шута было белее мела, глаза полны грусти, губы не кривились в улыбке, а на лице застыл страх.
Удостоверившись, что у Пеппе нет оружия, а руки его надежно связаны за спиной, Джан Мария отослал обоих швейцарцев и Армштадта в соседнюю комнату, наказав им быть наготове. Хмурясь, он повернулся к Пеппе.
— Вижу, шут, ты не такой веселый, каким был сегодня утром.
Пеппе еще сильнее побледнел, но смиренного ответа все равно не получилось — шут и сейчас остался шутом.
— Обстоятельства не позволяют, ваша светлость. А вот вы, напротив, пребываете в прекрасном расположении духа.
Герцог метнул в него сердитый взгляд. Соображал он туго п, как говорится, за каждым словом лез в карман. К тому же не жаловал быстрых на язык. Он неторопливо прошествовал к камину и облокотился о каминную доску.
— Твои шутки не доведут тебя до добра. Скажи спасибо, если все обойдется только поркой.