Старинные жалюзи, какие часто еще можно увидеть в венецианских окнах, оставаясь закрытыми, не пропускали дневной свет. Наполовину забитые пылью или землей, они проросли мохом и какой-то травой.
Засов не сдвигался. Дайнека, навалившись, толкнула жалюзи, и они с треском распахнулись. Задвижка вместе с куском дерева упала вниз на улицу. Оттуда донесся громкий всплеск воды.
Дайнека подняла глаза и увидела женщину, которая развешивала белье за окном в доме напротив. Она застыла, продолжая что-то держать в руках. Красная тряпка выскользнула из ее рук, но женщина заметила это, только услышав шлепок о воду. Они одновременно посмотрели вниз. По каналу проплывала гондола, в ней сидели японцы. Обосновавшийся на корме певец сладострастно выводил нежнейшим тенором:
– O, so-o-ole mi-i-i-o!
Гондольер, готовясь к повороту, истошно заорал и, привычно упершись ногой в облупившийся угол дома, оттолкнулся от него, медленно поворачивая лодку.
Неподалеку зазвонили колокола. Серебряный звон брызгами рассыпался по зыбкой воде…
«Звон с колоколен… и громкие окрики гондольеров… вот и все наши новости…» Дайнека медленно, припоминая, повторила слова из письма баронессы.
Женщина из окна напротив вздрогнула и, резко развернувшись, убежала в глубь комнаты, видимо, чтобы рассказывать домашним, что ЭТО окно открылось.
Набравшись мужества, Дайнека оглянулась. От одной мысли, что комната простояла запертой сто лет, у нее перехватило дух. В это с трудом верилось. На первый взгляд могло показаться, что сюда не заходили года три, ну, может быть, пять… не больше.
Сыростью не пахло. На полу толстым слоем залегла пыль, образуя лохмотья, похожие на куски ткани. Приглядевшись, Дайнека поняла, что это слежавшаяся паутина.
У стены напротив окна был сооружен дощатый помост. Некрашеное дерево потемнело от времени. Меж досок образовались широкие щели. На помосте боком стояли картины. Их было на первый взгляд не меньше пятидесяти, все они оказались переложены плотными листами бумаги и укрыты полуистлевшей тканью.
Похожий на столярный стол был уставлен коробками, которые громоздились одна поверх другой, их тоже покрывали пласты пыли. В углу стояла металлическая кровать. Изрядно попорченная ржавчиной, она выглядела вполне современно.
И это все столько лет скрывалось за иссохшейся темной дверью и полусгнившими жалюзи, будоража воображение постояльцев гостиницы, конторских клерков и жильцов из дома напротив.
Дайнека подошла к столу. Она перебирала коробку за коробкой и понимала, с каким напряжением здесь работал художник. Скрюченные, пустые тюбики, истертые и затвердевшие кисти. Некоторые коробки были полны красками. Казалось, все здесь готово к работе, но она оборвалась в один миг.