— Говорят, что лучшие знатоки вина — это англичане.
— Правильно говорят. Это абсолютная правда. У французов странные понятия о вине. Они частенько не замечают самые восхитительные сорта.
Он изучил карту вин и подождал, пока мы сделаем заказ. Сама я взяла яйца, потому что люблю сморчковое пюре, которое подается с ними, и croustade de poulet[151], несмотря на то что вечером мне предстояло, вероятно, ужинать с Эдгаром. Когда Роджер сделал заказ, Джейнли попросил официанта принести бутылку красного тревальона. Интересный выбор, думала я.
— Ваше полотно относится к периоду наивысшего расцвета творчества Латура, я так считаю. Хотя более известны его работы других периодов, — сказал Джейнли. — У меня нет сомнений, что это подлинный Латур.
Он подождал, пока мы переварим эту потрясающую новость.
— Но большинство экспертов утверждают другое, — проговорил Роджер хриплым голосом — такой голос бывает у мужчины, когда его охватывает непреодолимое желание. — Большинство говорит, что это школа Латура или его последователь.
— Естественно, — согласился Джейнли. — А что вы хотите? Если эксперты скажут, что это подлинник, цена подскочит до небес и покупателю придется серьезно раскошелиться. Все очень просто.
— Да, но Лувр…
— Что Лувр?.. Допустим, вы директор музея и хотите купить Ренуара, которого фермер нашел у себя на чердаке. Как вы поступите? Я не говорю, что Лувр вводит в заблуждение, ни в коем случае. Я имею в виду психологическую сторону ситуации. До того как назначить цену, вы скажете фермеру, какая это ценная картина? Вряд ли.
Простота и очевидность довода поразили нас с Роджером.
— Посмотрим на ситуацию под другим углом, — продолжал Джейнли. — Допустим, фермер сомневается в подлинности своего Ренуара. Вы что, станете доказывать ему, что это подлинник? Не станете. Чтобы сохранить порядочность в собственных глазах, скажете, что не знаете.
— Понятно, — сказал Роджер, помолчав. — Итак…
— Итак, я думаю, что у вас замечательный Латур и за него на аукционе дадут очень порядочную сумму. Куда больше, чем оценивают его сегодня. В нашем каталоге все будет точно указано.
— Каков порядок суммы? — Горло у Роджера, видно, совсем пересохло.
— Порядка миллиона фунтов стерлингов. Я буду рекомендовать именно такую стартовую цену. Ниже ее картина не может быть продана.
Мы с Роджером — каждый про себя — лихорадочно подсчитывали разницу между миллионом фунтов, даже поделенным пополам с Персанами, и сорока тысячами долларов, в которые оценил «Урсулу» Стюарт Барби. Любопытная вещь: только подумаешь о такой колоссальной сумме, как в тебе рождается нездоровый интерес, волнение в крови и шум в ушах. Перед глазами проплывают невостребованные супницы и красивые платья. Я вообразила два миллиона. Половина Персанам — остается миллион. Половина Рокси и Джудит — остается пятьсот тысяч. Это мне и Роджеру. Прямо-таки дух захватывает. Изабелла — богатая невеста, а не нянька при каком-то паршивом псе. Я отделяю одну мысль от другой, чтобы было удобнее записать, но на самом деле они слились в один поток — молниеносный и мощный, как удар электрического тока.