Военком дал Стасису отсрочку на две недели на устройство личных дел. Ими он и занимался: ездил к Моцкусу, угощал его у себя дома, просил выручить, поил всяких подлецов, которые не могли помочь, но ничего не добился. А потом вдруг начал по ночам разговаривать с собой и, мокрый от пота и позеленевший, метался в бессоннице.
— Что с тобой? — тревожилась она.
— Ничего, видно, перекурил.
— А что ты куришь? — ничего худого не подумав, спросила она.
Он испугался, сел в постели:
— Ты знаешь?
— Ничего я не знаю. Мог бы что-нибудь получше купить, а теперь самосад режешь, как мужик, с разной чертовщиной смешиваешь — вся изба провоняла.
И, только покупая как-то чай в магазине, Бируте поняла все, когда продавщица спросила ее, что она делает с этим чаем?
— Разве это много?.. Пять пачек?.. — удивилась она.
— А твой муж уже, наверно, десять раз по пять купил.
Вернувшись домой, она вытряхнула его карманы, и руки у нее опустились. Теперь ей стало ясно, почему у него бессонница, почему пожелтело лицо. Не дождавшись, пока он придет домой, побежала на лесосеку и, вцепившись ему в лацканы, сказала:
— Больше не смей брать в рот эту отраву!
Он опустил глаза и попытался оправдаться:
— Я из-за тебя…
— Замолчи! Ты никого, кроме себя, еще не любил! А про детей ты подумал? Кого мы родим — это тебе все равно? Тебе лишь бы бабу под боком иметь, а что потом?.. Наплевать?! Отвечай!
— Прости!
— Трус ты проклятый! Ревнивец. А мне кого ревновать, тряпку? Хлюпика? Слизняка? Помни, если ты что-нибудь натворишь, я в твою сторону даже не посмотрю. Лучше с цыганом сойдусь, хоть буду знать, что он не только меня, но и жизнь любит… Подумать только — двумя годами казенной каши запахло, и он уже раскис! Альгис восемь отбыл. А какой вернулся? Прямой как ясень, гордый как олень, как мужчина… — Слова кончились, она уже не могла ни говорить, ни кричать. Обессилев, опустилась на срубленное дерево и заплакала.
Стасис стоял как пень. Все лесорубы бросили работу и уставились на него. Он их не видел и не слышал.
— Прости, — попросил голосом смертника. — Я даю слово.
— Стасис, два года — это не так уж много, — смягчилась и она. — Соскучимся друг по дружке, испытаем себя, а потом, быть может, и жить интереснее покажется, — почти умоляла она. — Неужели ты мне не веришь?
— Верю… Даже больше, чем себе.
Но в день отъезда Стасис заболел. У него появился страшный жар, кашель раздирал легкие. Увезли на «скорой» без сознания, Бируте мучилась, побежала в городок, подавала воду, принесла еду, более удобное белье, а вернувшись домой обнаружила причину и этой внезапной болезни мужа: возле баньки в вытоптанном до черной земли снегу отпечатались следы босого человека…