«А если она все узнала? — Стасис вдруг впервые почувствовал обжигающие угрызения совести и неуверенность. — А если Моцкус, докапываясь до истины, выболтал ей про Альгиса? А если, узнав обо всем, и шофер постарался? Тогда еще хуже. Но она не такая. Она уже давно бы все в глаза высказала, с грязью смешала, может, и еще хуже… Виноват только я, и никто другой, — Стасис ругал себя и оправдывал: — Но что я тогда мог поделать? Ведь надо было как-то выкручиваться, надо было защищаться. Этот Пожайтис не бегал за Бируте, они не дружили, не ссорились — и вдруг свадьба».
Услышав эту новость, Стасис пошел к Гавенасам спросить: так ли это, но не осмелился. Тихо смотрел, как отец, подвесив на косяк двери сарая тушу теленка, свежует ее; как мать просеивает муку, а потом, окаменев, выслушал просьбу подбежавшей Бируте:
— Альгис рассказывал мне, какой ты хороший, Стасялис, как при немцах ты его от гибели спас. И как ты, вытаскивая из проруби Вайчюлюкаса, воспаление легких схватил. Не возгордись, приходи, дружкой будешь. И не сердись, если что было не так. Сам знаешь, сколько молодых парней в нашей деревне осталось — смех один.
— Смех, — повторяет он словно эхо и уходит не оборачиваясь, удаляется полями, добредает до третьей или четвертой деревни, пока знакомые не останавливают его и в бреду привозят домой. Мать поит его травками, а он лежит, как сегодня, и не двигается.
— Что с тобой? — хлопочет вокруг него старая. — Почему ты молчишь? Может, простыл, может, болит что? Может, говорю, сглазил тебя кто?..
— Ничего, мама. — И, улучив удобный момент, идет к озеру топиться, но по пути, гонимый чувством безысходности, заходит к Альгису.
Тот весь светится, словно пасхальное яичко, и спрашивает:
— Ну как, согласен?
— Согласен, — откликается Стасис.
— Мне как раз такой удалой дружка нужен. Сам знаешь, одни старики и молокососы остались.
— Вы сами еще дети.
— Намного ли ты меня старше?..
— На пять лет, хотя по документам я даже моложе тебя.
— Слышал, и тебе она нравится?
— Нравится, — словно эхо, повторяет Стасис.
— Не одному тебе. Уже третий мне это говорит, — гордится Альгис.
«Говорит!» — передразнивает его Жолинас и наконец выжимает из себя: — Я без нее жить не стану.
— В скирде соломы утопишься? — смеется Пожайтис и не верит ни единому его слову.
— Утоплюсь, — Стасис облизывает запекшиеся губы и видит, как Альгис хмурится, как в его глазах появляются страх и неуверенность, как он теряет веру в себя и спрашивает:
— Но почему ты мне это говоришь?
— Чтоб ты знал.
— А что я должен знать?
— Что я не стану жить, — настойчиво повторяет Стасис, потом хватает соседа за руку и начинает умолять: — Я ничего не пожалею. Все твоим будет: и хутор, и лес, и земля… только оставь ее в покое. Ты же знаешь…