— С такой фантазией я бы не работала шофером. — Она не поняла Саулюса, и это еще сильнее расстроило его.
— Я тебе серьезно: меня охватили страх и странная неуверенность.
— Ты не выглядишь испуганным.
— Да, но меня уже одолевает злое желание судить и наказывать их за то, что содеяно без нас.
— Дурачок, это желание порождено неизвестностью. Когда поймешь все до конца, станешь добрым и снисходительным.
— Дай бог. Налей мне еще кофе, и будем смотреть телевизор.
Слушая, как коллектив швейной артели при помощи администрации творит нового человека, Саулюс заснул. Грасе выключила телевизор, подняла ноги спящего мужа, осторожно поставила под них стульчик и накрыла пледом.
Моцкус ненавидел свою квартиру: в ней, слишком большой для него, царил немыслимый беспорядок, она была завалена старыми ненужными вещами, набита книгами, за которыми хозяйничали мыши. Почти все двери этой огромной квартиры были перекошены и с трудом закрывались, сбитые ручки и выломанные замки напоминали о том, как однажды он вернулся домой, включил в темном коридоре свет и опешил, увидев во всех дверях новые блестящие замки. Кое-где еще валялись белые сосновые стружки, старый паркет был испачкан коричневой краской.
Когда несколько схлынуло раздражение, вызванное этим довольно неприятным, оскорбляющим его достоинство происшествием, Моцкус успокоился, закурил и вдруг почувствовал, что за дверью спальни кто-то есть. Он ничего не слышал, никого не увидел в замочную скважину, но был уверен, что за дверью стоит Марина и напряженно выжидает, что же он будет делать дальше.
«Готов поспорить, что она там не одна», — подумал Моцкус и постучался.
— Марина, хватит комедий, — сказал он и внимательно прислушался. Ничего. Тишина. — Ведь я выломаю дверь, — повысил голос, не столько пугая ее, сколько убеждая себя, что он обязан поступить именно так. — Слышишь, выломаю, а потом выпорю тебя…
Чем больше он злился и угрожал, тем смешнее выглядел, тем сильнее презирал себя и, сказав еще несколько злых и исполненных досады фраз, вдруг почувствовал: если он не выполнит хоть часть своих угроз, Марина вообще перестанет считать его человеком. Поэтому он сходил к соседу, одолжил старый, выщербленный топор и хладнокровно, методично выломал запоры во всех дверях. В спальне у зеркала стояла жена и зло улыбалась. Выглядела она страшно: какая-то похудевшая, постаревшая, желчная. У старинной голландки на небольшом столике стояли закуска, водка, а за ним сидел перепуганный человек одного с Викторасом возраста, прислонив к ногам портфель с выглядывающим оттуда столярным инструментом. Он выглядел куда нелепее, чем пойманный любовник, навестивший жену близкого друга: руки дрожали, подбородок отвис, взгляд, впившийся в Марину, поправляющую красивые, но уже основательно тронутые сединой волосы, умолял о помощи.