— Когда я постарею, ты приведешь другую?
Он избегал разговоров, касающихся разницы в возрасте. Эта проблема не первый день мучила и его самого. Юридически они никогда не были женаты. Моцкусу казалось, что вполне достаточно его мужского слова, его благодарности человеку, сделавшему для него столько добра, а ей этого было мало.
— Ну, чего ты молчишь, почему не скажешь правду?.. Ведь я чувствую, что я слишком стара для тебя.
— Ты права, мы больше всего лжем молча.
— Тогда отвечай!
— Об этом мне еще некогда было подумать, — вывернулся он и в душе выругал себя за такую мягкотелость. Надо было откровенно сказать ей: да, Марина, и не такие гордые красавицы вынуждены склонить перед возрастом голову. Но, кроме любви, еще есть дружба, привязанность, наконец, и привычка играет не последнюю роль… Так надо было ответить, а он сказал: — Послушай, ты так много говоришь о разнице в нашем возрасте, что становится противно. Для меня эти восемь лет превратились в вечность.
— Семь лет и восемь месяцев, — вдруг заплакала она.
Ему не только было некогда постоянно глядеть ей в рот, но он не видел в этом никакого смысла, все чаще и чаще задерживался в институте, пропадал на охоте, а она бегала к массажистке, целые дни просиживала у частных портних, переносила адские муки в парикмахерских, пока наконец не завела себе несколько подозрительных почитателей.
— Послушай, Марина, ведь все, что ты делаешь, — бред чистейшей воды, уже не говоря о проклятом пропагандистами мещанстве, — выведенный из терпения, сказал он. — Почему ты общаешься со всякой швалью, со снобами, а серьезной компании избегаешь, словно дикарей?
— Я хочу, чтобы и ты начал ревновать. — Она по-своему поняла обвинение мужа.
— К этим соплякам? — Он решил сказать все до конца.
— А хотя бы и к этим!
— Это несолидно. Таким поведением ты оскорбляешь и унижаешь только себя.
— Тебе хорошо говорить! По уши погряз в науке, во всяких проектах и цифрах, пропадаешь на совещаниях и совсем уже перестал интересоваться мною. Тебе наплевать, что я, как женщина, доживаю последние деньки своей активной жизни.
— Ну, возможно, и не совсем так, но что поделаешь? — Его мужская амбиция была сильно оскорблена. — Миллионы стареют, миллионы из-за этого переживают и страдают, но мало кто сходит с ума.
А в другой раз, застав в своем кабинете подвыпившего парня, он молча снял с гвоздя ружье и без всяких предисловий выстрелил над его головой в стенку. Дробь разворошила обои, испортила края какой-то абстрактной мазни и мигом протрезвила непрошеного гостя.
— Послушай, как там тебя?