Владлен достал фотографию, на оборотной стороне ее — полковая печать, а под текстом — подпись Ковалева.
Грунев в уголке написал: «Баб, это — я!». Словно не верил своим глазам. Вложил карточку в конверт с надписанным адресом, на секунду представил: бабушка получает конверт с лиловым треугольником штемпеля и надписью: «Солдатское письмо — бесплатно». Опасливо ощупывает… Что-то твердое? «Извещение о несчастье?! — подумает она, холодея. — Наверное, была ангина с осложнением на сердце. Ведь ребенку приходится стоять на ветру с открытым горлом».
Дрожащими руками вскроет конверт. Боже мой! Вроде бы и ее Владик, и совсем не он. Какая элегантная форма — так любит она изъясняться, — какое волевое лицо!
А прочитав письмо, побежит показывать фотографию соседке, Марии Ивановне. Или переправит маме. Надо узнать ее адрес и написать. Кто-то из нас должен быть сердечнее и… умнее.
«Пожалуй, пора закругляться, — думает Грунев, — да посмотреть хоккейный чемпионат на стокгольмском стадионе „Юханненсхоф“».
«Дроздову, — написал он, — дали отпуск домой. Так надо же такому случиться — вдруг у него обнаружили большой гнойник, какой-то абсцесс, и вот положили, в госпиталь. Был человек в таких переделках! Ты себе не представляешь, в каких переделках!»
Грунев снисходительно усмехнулся: «Вообще, что ты знаешь, дорогая, наивная бабочка».
Размашисто черкнул: «Твой солдат». Но этого ему показалось недостаточно, и Владлен лихо подписал: «В. — Грунев — В.».
Эти два «В.» он давно придумал. Бывают же в цирке два — Бульди — два.
Грунев вывел P. S. и, еще более наезжая буквой на букву, дописал: «Замполит майор Васильев, что, по прежнему, комиссар, дал мне вчера, как агитатору, поручение провести беседу в пединституте на тему: „Служим народу“.
Очень боюсь, как это получится. Там такие насмешницы, лучше еще раз в „бою“ побывать».
Владлен сложил листы, положил между ними фотографию и щедро провел языком по клею на конверте.
* * *
На следующий день Грунев получил у лейтенанта разрешение навестить Дроздова в госпитале.
Владлен миновал знакомую зеленую калитку с железной красной звездой, клумбы во дворе, припорошенные снегом, беседку под тополями, где когда-то — это было так давно! — посиживал и сам, выздоравливая.
По крутой деревянной лестнице поднялся на второй этаж и вошел в ту самую палату, в какой поместили его тогда. Дроздов лежал в углу, у окна.
Неловко сжимая под мышкой кулек с арахисом — знал, что Виктор любит его, — Грунев приблизился к постели.
Дроздов был бледен — видно, не отошел еще от операции.
Появившаяся сестра с острыми буравчиками глаз взяла у Грунева кулек, заглянула в него и, сердито сказав: «Не до того», унесла кулек.