И в первый раз с тех пор, как Лисбет появилась на чердаке, брат посмотрел ей в лицо.
— Не знаю. Наверно… Отец говорит, что предстоят разные починки. И потом мне очень больно думать, что ты расстанешься с нами.
— Кто говорит о расставании? — вмешался Ливенс. — Дайте ему год поучиться у Ластмана, и он сможет открыть собственную мастерскую в Амстердаме. Тогда ему понадобится хозяйка, чтобы содержать комнаты в порядке и принимать гостей и заказчиков, а где он найдет хозяйку очаровательнее, чем здесь?
Ливенс повернулся и дотронулся до ее колена сильными белыми пальцами.
Каким бы мимолетным ни было это прикосновение, оно пробудило фантазию девушки, и мечты мгновенно ослепили ее. Вот они с Яном и Рембрандтом, — о, Лисбет видит это с такой отчетливостью, словно она уже в самом деле в Амстердаме! — взявшись за руки, гуляют под липами у мерцающих вод знаменитого Принсенхофского канала. На них перья и ленты, они навсегда избавлены от забот и трудов провинциальной жизни, вокруг них веселая компания — поэты, художники, ученые… Но о чем она думает? Почему она торчит здесь?
— Боже мой, который теперь час? Как по-вашему? — испуганно воскликнула она.
— Желудок говорит мне, Киска, что сейчас время ужина.
— Самое меньшее, пять, — добавил Ян Ливенс.
— Значит, я страшно опоздала.
— Почему? Мы же никогда не садимся за стол раньше шести.
— Знаю, но я должна была предупредить мать, что ван Сваненбюрхи придут к нам сегодня в гости.
Лисбет сделала это сообщение достаточно неловко, и молчание, которое последовало за ним, было тоже достаточно неловким. Брат ее с досадой сжал губы, хотя девушка и не могла бы сказать, чем вызвано его неудовольствие — тем, что он не любит проводить вечера со своим учителем, или тем, что Ян Ливенс может счесть неудобной встречу с ван Сваненбюрхом, с которым давно порвал.
— Старина Сваненбюрх! Я не видел его добрых два года, — сказал Ливенс.
— Да, да. Ты ведь теперь не заходил к нему, — согласился Рембрандт. — Кто это додумался позвать его в гости?
— Отец. Велел мне сходить на площадь и пригласить его. Он думал, ты будешь рад — сочтешь это за честь.
Лисбет стало обидно. Почему ни Рембрандт, ни Ян не думают о том, что отец и мать хотели доставить удовольствие не себе, а им? Почему они такие неблагодарные?
— Они придут вдвоем — он возьмет с собой жену, — добавила девушка неуместно хвастливым тоном, хотя и чувствовала, что щеки у нее пылают, а на глазах самым неподобающим образом выступают слезы.
— О, разумеется, это большая честь, разумеется. Я буду счастлив видеть их обоих, — спохватился Ливенс, с трудом изобразив на лице неискреннюю улыбку.