Красноватые тропинки песка, разбросанного дворниками, были покрыты стеклянной наледью. Крещатик, белый, освещенный электричеством, казался очень нарядным: карнизы домов, столбы, провода, медные поручни у витрин, шапки ожидавших извозчиков — все было украшено свежевыпавшим снегом. В эту нарядную ночь казались приятными голоса подвыпивших мужчин, смех веселых девиц; и толпа, выходившая из Интимного театра, выглядела особенно оживленной и довольной.
Бахмутский шагал в сторону Думской площади, с удовольствием оглядывая Крещатик. Ему представилось, что эта ночная улица, ярко освещенная и блещущая снегом, — лишь декорация драмы, переживаемой его страной. И эти люди — студенты в распахнутых шинелях, бородатые господа, дамы в каракулевых саках, офицеры, мчащиеся в снежном тумане на рысаках, — казалось, торопятся произнести предназначенные им слова, сделать то, что положено, и мир их, вечный, нерушимый мир исчезнет, яко дым, и придут другие люди... а от этих, заполнивших жизнь, ничего не останется. Словно ire они в эти минуты смеются, окликают друг друга, закуривают, усаживаясь в сани, наклоняя голову, чтобы за извозчичьей спиной удобней было зажечь спичку и раскурить папиросу.
И мысль, что все проходит, вызывающая обычно печаль, ожгла в этот миг Бахмутского радостью. Его суровый оптимизм лишь в вечном движении жизни находил пищу для веры в иное будущее человечества.
Когда он проходил по Думской площади, кто-то негромко окликнул его:
— Абрам Яковлевич.
Бахмутский узнал в высоком сутулом вольноопределяющемся Сергея Кравченко.
— Батюшки! — сказал он, пожимая руку Сергея. — Вы ли это, Сережа?
— Я, конечно, я, — сказал Сергей. — Мы с вами не виделись еще с тех пор, помните?
— С каких именно? — спросил Бахмутский.
— Как, неужели не помните? После этого замечательного случая с письмом.
— Какого?.. Да, вспомнил! — он сказал: — Плохую я вам тогда оказал услугу. Ругали меня?
— Нет, я не ругал, уверяю вас.
— Что же вы теперь — в действующую армию пли в тылу останетесь?
— Абрам Яковлевич, вы знаете, вот моя жена, — проговорил Сергей и показал на Олесю.
— Вот оно что! Почему же ни Анна Михайловна, ни Поля мне ничего не сказали?
— Да ничего подобного, — сказала Олеся, здороваясь с Бахмутский.
— Ну как же, как же, — вмешался Сергей, — завтра мы венчаемся и завтра же вечером уезжаем к родным, у меня огромный отпуск, будем жить у папы с мамой.
— Вы меня смутили, — сказал Бахмутский, — даже не знаю, что в таких случаях говорят. — Он посмотрел на Олесю и добавил: — Ох, какая же у вас, Сережа, будет важная жена!