— Гретхен — тоже католичка, ярая католичка, ты это знал? Думаю, она тебе говорила. Ее мать была англичанкой, гувернанткой. Ты знаешь это слово?
— Unatata?
— Это по-итальянски, да? Ну, это девушка, которая присматривает за детьми, приличная девушка из приличной буржуазной семьи, и когда хозяйка дома внезапно умерла — кажется, ее экипаж попал в аварию, — именно юная гувернантка утешила убитого горем вдовца. Неглупый ход, правда? Умно с ее стороны было также принять католицизм и потребовать моральной чистоты, вместо того чтобы позволять вдовцу держать себя в роли любовницы. Но еще более умно было немедленно забеременеть, чтобы родить сводную сестру детям, о которых она заботилась.
Франческо ерзает на краешке стула, высматривая пут к отступлению.
— Таким образом, Гретхен, которая кажется такой красивой, такой чистокровной арийкой, на самом деле — полукровка, — говорит Хюбер. — Она — помесь, плод генетического эксперимента, проведенного на родине отца генетики.[42] — Он смеется и явно ожидает, что Франческо присоединится к нему. — Тогда как я — немец без каких-либо примесей. Как и она, я родился католиком, но в отличие от нее я не верю. И ты утверждаешь, что тоже не слишком религиозен… — Он снисходительно улыбается юноше, как дядя может улыбаться любимому племяннику.
— Я верю, что Бог может существовать. Возможно, раньше вера моя была сильнее, вот и все.
Хюбер качает головой.
— Это кажется маловероятным, разве не так? Я имею в виду, существование Бога. Ницше провозгласил смерть Бога. Для меня, как и для Ницше, Бога нет — есть только кровь и раса. Но Гретхен верит, и, чтобы сделать ей приятное, я хожу вместе с ней и Лео в церковь. — Он задумчиво отворачивается от Франческо, смотрит в окно и внезапно поворачивается вновь. — Но она уже несколько недель не причащалась. Как ты думаешь, в чем причина?
— Даже представить себе не могу. — По вискам Франческо стекает ручеек пота. — Сама мысль об этом была бы бессовестным вторжением во внутренний мир фрау Хюбер.
— А я все же попытаюсь представить. — Высокий мужчина говорит тихо, почти задумчиво. Он подчеркивает личное местоимение, как будто обладает правом знать, что творится в сердце, голове и душе его жены. — Я попытаюсь представить, в чем тут причина.
Юный Лео, облаченный в бриджи и широкую куртку с поясом (мы всегда должны следить за внешностью, даже если никто на нас не смотрит), сидит в своем кабинете, склонившись над учебником и скрупулезно выписывая главы о жизни Христа: вот Христос изгоняет торговцев из храма, вот Христос спорит с фарисеями в день отдохновения, вот Христа приводят к Пилату. Мальчик поднимает взгляд, и голубые глаза его из-под светлой челки вперяются в смуглого итальянца.