Дивясь своей прыти, министр бойко скрипел пером, изредка перечитывая избранные места и умиляясь написанному. Ей-Богу, он загубил в себе талант писателя! Такая жалость, что нельзя вот так вот запросто взять и отдать письмо в какой-нибудь новомодный журнальчик! Знай, мол, наших!
В самый патетический момент, когда дописывалось весьма смелое и нежнейшее P. P. S., в дверь тихо поскреблась мышка. Министр поднял голову и нахмурился: велено было беспокоить ну разве что только при визите государя или при приезде министерской супруги. Ни того, ни другого произойти не могло.
Однако мышка поскреблась в дверь еще и еще раз.
— Войдите! — сердито пробасил Сипягин, вложил недописанный лист в заранее приготовленный синий конверт и недовольно уставился на дверь.
Она приоткрылась на самую узость, и в эту узость боком пролез начальник Департамента полиции Зволянский.
ДОСЬЕ. ЗВОЛЯНСКИЙ СЕРГЕЙ ЭРАСТОВИЧ
1855 года рождения. Из дворян. Окончил Императорское училище правоведения, участвовал в русско-турецкой войне 1878 года. В 1883 году секретарь при директоре Департамента полиции, в 1887 году делопроизводитель. В 1895–1897 годах вице-директор, с 1897 года директор Департамента полиции.
Лицо Сипягина, и без того недовольное, попыталось было скривиться еще больше, но обладатель лица не позволил ему это сделать. Он заулыбался и поднялся навстречу Зволянскому:
— Сергей Эрастович! Как я рад вас видеть! Поскольку внутренние эмоции у всех приматов напрямую связаны с выражением лица, министр тут же смирился с появлением нежданного посетителя и даже обрадовался: Зволянский знал французский, и его можно было спросить о переводе двух-трех предложений.
— Ваше превосходительство, крайне важные обстоятельства вынудили меня нарушить вашу работу!
Зволянский объяснялся неожиданно сухо, и это насторожило Сипягина. Неужто опять какая-то интрига со стороны Плеве? Сипягин знал, что Плеве крайне недоволен его назначением на должность министра. Плеве был старше возрастом, гораздо опытнее и, естественно, полагал, что это кресло давно предназначено ему.
Однако Сипягин твердо знал, что нет в империи более преданного престолу человека, нежели он сам. К тому же Плеве был инородец, трижды сменивший религию: по рождению католик, затем протестант, а после женитьбы превратился в православного! Это уж слишком даже для Плеве.
И хотя после тесного знакомства с Софи Сипягин телесно и духовно стал много терпимее по отношению к католикам, все-таки есть границы приличий. И Плеве эти границы давно преступил. Так считали многие.
Зволянский знал о причинах волнения министра и посему поспешил его успокоить: