Из всех стоявших более привлекательной мишенью ей показался мужчина. Ствол остановился на его невысокой, но крепкой фигуре. Евгений тоже прицелился в мужчину. «Зачем, когда можно стрелять сразу в двоих?» — мелькнуло в голове Юлии, и ее ствол послушно перешел на женщину.
Шаги нагих замедлились, и, не доходя до людей метров трех, Юлия и Евгений остановились. Стоявшие сверху спокойно рассматривали пришедших, девочек больше всего интересовали нацеленные револьверы. Одна, постарше, наклонилась к младшей и что-то сказала ей на ухо. Младшая послушно кивнула.
По неслышной команде Юлия и Евгений стали жать курки револьверов, оказавшиеся неожиданно тугими. От напряжения ствол у Юлии даже стал трястись мелкой дрожью. Мужчина бесстрастно следил за указательным пальцем, нажимавшим на курок.
Беспорядочный стук в дверь превратился в ритмичные, все более и более сотрясавшие дверное полотно удары. Евгений оглянулся на вход — там вдруг распахнулись двери, ворвавшаяся толпа стремительно, подобно приливу, стала покрывать ступени, черной глазастой пеной подымаясь все выше и выше.
Стук, однако, не прекратился, а зазвучал все громче. И под его влиянием сонная картинка вдруг поблекла и расплылась. Спящие проснулись и очумело уставились друг на друга. В дверь деликатно, но настойчиво стучали.
— Откройте, полиция! Откройте, полиция! — четко выговаривал высокий мужской тенорок.
Григорьев метнулся к халату, а Юрковская быстро спряталась под одеяло. Номер был двухкомнатный, поэтому Григорьев, затворив за собой дверь спальни, спокойно открыл входную, на всякий случай сжимая в кармане халата готовый к бою служебный револьвер.
За дверью его ждал сюрприз — ехидно улыбающийся «Гранин» с бутылкой сладкого вина и с коробкой птифуров, маленьких пирожных от Эйнема.
— Вот зашел вас проведать, посмотреть, живы ли? — Гершуни ловко втерся в дверь и бесцеремонно уселся за стол. — Где Юлия? В спальне? Отлично.
Кутаясь в пеньюар, вышла Юрковская. Гершуни она уважала, однако как мужчину ставила невысоко и не стеснялась при нем выглядеть неодетой. Ясная цель в конце ее короткой супружеской жизни уводила на второй план мещанские приличия, только мешающие жить.
— Можете не одеваться, я ненадолго, — остановил Гершуни попытку Григорьева облачиться поприличнее. — Пирожные вам в подарок, а то умрете от истощения.
И он по-отечески ласково потрепал Григорьева по плечу. Действительно, парочка выглядела чрезвычайно живописно: от природы большие темные глаза у обоих выглядели еще больше и к тому же были обведены коричневыми кругами. Лица осунулись до признаков дистрофии, лбы превратились в сократовские, особенно у Григорьева. От постоянных ночных и дневных бдений кожа стала ослепительно белой, с голубыми прожилками вен на висках и шее.