Казалось, момент для контратаки был выбран удачно. Но вдруг гибким движением стана Мириам ушла в сторону и внезапно превратилась в строгую даму, которая и помыслить не может об измене мужу и правилам приличия. Метаморфоза была столь быстрой и обескураживающей, что Путиловский так и остался стоять в позе болванчика с приготовленными для объятия руками и полуоткрытым для поцелуя ртом.
— Спасибо, что проводили. Спокойной ночи! — и Мириам протянула Путиловскому руку.
Что было делать? Поцеловать и выйти.
Уже на Исаакиевской площади, поджидая, пока швейцар подзовет «ваньку»-извозчика, Путиловский рассмеялся скорее горестным, нежели радостным смехом. Провели как мальчика! Господи, а он размечтался, расклеился, возомнил! Ну, я вам скажу, в Варшаве и дамочки! Наши им в подметки не годятся… Все, выкинули из головы и забыли! Выкинули и забыли…
Повторяя как заклинание слабо утешающую фразу, он катил домой, даже не представляя, который сейчас час. Зато на душе было спокойно и горько, как после долгой болезни.
* * *
Квартиру Победоносцева знали все. Государев учитель жил во втором этаже дома по Вознесенскому проспекту. Восемь окон зеркального стекла выходили на проспект, движение по которому было ограничено в ночное время, дабы не мешать главе Синода созерцать деяния рук человеческих и сравнивать эти деяния с Божьими предначертаниями.
По сути дела, обер-прокурор Синода заменял упраздненную Петром Первым должность Патриарха Всея Руси, поскольку в его руках была именно вся церковная власть. За это Победоносцева и любили, и ненавидели, причем последнее заметно преобладало.
Городовой, постоянно дежуривший в очередь у подъезда, привык к тому, что и его и квартиру рассматривают как достопримечательность столицы, и в полной мере ощущал важность своей нелегкой миссии.
Вот и сейчас два молодых человека с любопытством остановились и рассматривали окна знаменитой квартиры. В кабинете Победоносцева допоздна горел свет: обер-прокурор был совой, летал совершенно бесшумно и всяких мелких птах хватал с лету.
Служба царева должна нестись исправно, поэтому пришлось указать на непорядок:
— Господа! Не велено находиться! Разойдись!
— А что, милейший, это ведь Победоносцев бдит? — указывая на светящееся окно, спросил маленький и бойкий, судя по всему из аптекарей. И оба господина рассмеялись.
Такое поведение уже подпадало под действие правил благопристойного поведения в общественных местах столицы, посему городовой стал действовать.
— Господа! Не велено находиться! Разойдись! — повторил он волшебную формулу и нахмурился.