— Готовы убивать по моей команде, товарищ.
Ленин сурово уставился на луну, словно порываясь приказать ей подниматься быстрей. Коба покосился на Бронштейна, и его улыбка сделалась шире.
Дракон кашлянул, выдав еще клуб огня, и глаза Кобы отразили его. Бронштейн посмотрел в эти пылающие глаза и понял: если позволить Кобе спустить его людей прежде, чем он, Бронштейн, спустит драконов, это будет означать его проигрыш. В новой России ему места не будет. Страной возьмутся править головорезы и воры родом из Грузии. Одну шайку сменит другая, а пролетариату придется еще хуже прежнего. Вот и весь рай, о котором он столько мечтал.
А евреи? Их, конечно же, во всем обвинят.
— Ленин, — проговорил Бронштейн со всей мыслимой твердостью. — Драконы готовы.
— В самом деле? — не оглядываясь, переспросил Ленин.
— Да, товарищ.
Ленин помедлил какую-то долю мгновения. Потом сказал:
— Тогда пусть летят.
Бронштейн кивнул ему в спину… и прыгнул к драконам.
— Вперед! — крикнул он. — Шлейки долой! Пусть летят!
Команду передали по цепочке. Мальчишки-драконюхи бесстрашно ныряли под широкие чешуйчатые животы и резали сетки, спутывавшие когти драконов.
— Вперед! — крикнул Бронштейн, и вожатые выхлестнули сворки, державшие на шеях драконов ошейники-строгачи с шипами внутри. И, выхлестнув, проворно отскочили назад, потому что теперь ничто не мешало драконам пустить в ход когти и зубы — каждый не меньше лезвия косы.
— Вперед! — и длинные кнуты щелкнули над головами драконов, но тех не было нужды понукать и подбадривать. Это была их родная стихия, и они с радостью в нее окунулись. Ночная высь, прохладный воздух… огонь из поднебесья…
— Вперед, — тихо повторил Бронштейн, глядя, как громадные крылья перекрывают луну. Красный террор уходил в небо.
В пятидесяти ярдах от него Ленин повернулся к Кобе.
— Позволь и своим людям выполнить необходимое, — сказал он.
Коба рассмеялся в ответ и махнул рукой.
Бронштейн увидел, как устремились прочь люди Кобы, и со всей определенностью понял: Россия пропала. Выпустить драконов было ошибкой. Выпустить людей Кобы — катастрофой.
Борух был прав от начала и до конца.
«Пройдут годы, прежде чем мы освободимся от этих ужасов-близнецов: один на земле, другой с неба. Я просто хотел все сделать как надо. Но похоже, не получилось».
Его начало знобить от холода.
«Согреться бы, — подумал он вдруг. Эта мысль вовсе не подразумевала ни натопленной печки, ни горячего чая, ни шнапса. — Хочу туда, где пальмы. Тихая музыка. Улыбчивые женщины. Хочу прожить долгую, веселую и счастливую жизнь. С любимой женой».