Много лет назад отдали его любимую за другого – богатого и родовитого Федора Романова. Брак несчастливым оказался и разводом закончился. Ксения постриглась в монастырь под именем Марфы, а Федор тоже принял монашеский сан и стал зваться Филаретом.
Позвала боярина Суворцева Марфа к себе в Новодевичий монастырь ласковым августовским днем. Солнышко пригревало шумевших воробьев на оконнице, и пахло свежим ветром и сырой землей.
Трапезничали они вдвоем в чистой монастырской келье. Марфа так нежно улыбалась боярину и все просила не обижать ее и отведать того и этого, подливала вина сладкого. А боярин всматривался в темные глаза инокини и не замечал ни морщинок на лице, ни отечной полноты ее. Осталась Марфа навсегда любимой и желанной, хотя вот уж почти четверть века прошло с того неудавшегося сватовства.
После трапезы, когда от обилия еды да сладких воспоминаний, боярина развезло, пригласила его инокиня «поговорить» с глазу на глаз. Усадила в мягкие подушки, крепко затворила дверь, присела рядом и дотронулась до руки холодными пальцами.
– Приезжала ко мне намедни княгиня Черкасская, – начала Марфа, не сводя пристального взгляда черных глаз с Суворцева, – жаловалась на… царицу. Дерзка, нахальна, не почитает старших. Да что от девки гулящей ожидать-то можно?
Суворцев только мигнул от неожиданных слов.
– Не дело Маринке в Кремле оставаться, – тихо журчала она в ухо боярево, почти касаясь его губами. – Какая из нее царица? Смех один! Второй Елены Глинской нам не надо, правда? Ты – дипломат знатный и человек добрый, не завистливый. Тебя она послушает. Убеди-ка ты ее, друг мой, уехать подобру-поздорову в Польшу свою басурманскую… со своим приблудышем.
У боярина вино пролилось на воротник из отвалившегося рта. Марфа подала ему белоснежное льняное полотенце и усмехнулась змеиными недобрыми губами.
– Бояре хотят нового царя, а не еретичку-жену расстиги-монаха на троне Московском видеть, – заявила она враз протрезвевшему боярину. – Понял ли?
Боярин обалдело помотал головой слева направо. Ничегошеньки не понял!
Марфа взяла из его рук полотенце и внимательно разглядывала винные красные капли на нем. Суворцеву показалось, что не вино на ткани расплылось, а кровь.
– Ох, и как тебе только удается с головой не расстаться. – протянула негромко Марфа. – Устали все от смут – сколько можно в самом деле пред расстригой да девкой его шеи выгибать, нам, наследникам Рюрика? Сына моего на царствие хотят – Михаила Романова.
Суворцев был так удивлен, что не обратил внимания на последнюю фразу инокини.