Разговор закончился шумной перебранкой, слезами, попреками с обеих сторон и импульсивная, как все художники, Эрвина в ярости выставила вон ухажера, так и не удосужившись узнать, в чем же заключается родовое проклятие?
Уже поостыв и успокоившись, ее начало разбирать любопытство. Со смерти Марины прошло четыре века, а семья все продолжает страшиться ее гнева?
Баронет вернулся в Европу и через несколько месяцев Эрвина получила письмо из-за океана. «Мне жаль, что мы расстались, – писал баронет. – Я восхищаюсь твоим талантом не только видеть прошлое, но и способность передать его так верно на полотне. Я не хочу стать причиной твоего несчастья».
Дальше в пространной манере баронет объяснял, что над мужскими потомками Урсулы Мнишек тяготело родовое проклятие. Все они теряли жен и детей, выживали только наследники по женской линии – через браки сестер. Если баронет захочет жениться на Эрвине, то ее ждет смерть.
Девушка прочитала письмо и рассвирепела еще больше. Понятно, хитрый баронет придумал красивую отговорку для того, чтобы вести необременительную жизнь холостяка. Подлец! Эрвина плюнула, сожгла письмо и постаралась забыть о неудавшемся романе.
Прошло еще немного времени. Она продолжала жить в Нью-Йорке. Все получалось, все удавалось кроме одного – личной жизни.
А тут еще она совершенно случайно узнала, что ее бывший поклонник и любовник собирается… жениться! Как оказалось, не одна Эрвина пыталась окрутить богатого европейца. Удалось же заковать его в цепи Гименея, как и следовало ожидать, единственной наследнице богатого американского нувориша.
– Наш изнеженный печальный баронет превыше всего ценил свою свободу, – самозабвенно сплетничала знакомая Эрвины, не замечая помертвевшего лица девушки. – Пока не выяснилось одно неприятное обстоятельство. Престарелый дядюшка, на наследство которого тот сильно надеялся, влюбился, женился, родил собственного наследника и оставил милого друга без копейки денег. И тут произошла удивительная метаморфоза! Оказывается, наш баронет все свою жизнь только и думал о женитьбе, но – на богатой невесте, естественно.
Эрвина тяжело переживала измену.
И надо же было такому случиться, что отцу той самой девушки, к которой переметнулся златолюбивый баронет, приспичило заиметь парадный портрет дочери и он обратился к Эрвине. Художнице деньги были очень кстати и, скрепя сердце, она согласилась.
«Золотой мешок» ничего не смыслил в живописи и просто извел Эрвину придирками – то фон мрачноват, то нос длинноват. Дочка богача тоже отличалась завидной капризностью и ежедневно доводила художницу до белого каления. Флер родовитости жениха ударил в голову наследницы бывшего чистильщика сапог и, как все безродные выскочки, она смотрела на Эрвину свысока, презрительно «тыкая» ей и унижая при каждой возможности.