I
Когда самый старший боженька, Перун, смилостивился над бедным своим народом, тогда он позвал к себе своего младшего божка, Стрибога, да и говорит ему:
— Стрибоже! Ты моя правая рука. Ты у меня вроде как первый министр при царе. Не раз выручал ты меня. Когда, бывало, я попадал в такой переплет, что не знал, какой совет дать своему народу, так ты всегда умел такое выдумать, что и волки бывали сыты, и овцы целы… Ведь народ всегда жаждет получить от нас с небес какую-то правду и не понимает того, что если он сам не добудет эту правду, то всегда будет обижен. Вот и сейчас, Стрибоже, я как раз очутился в таком затруднении. Донимает меня мой бедный народ своими просьбами да молитвами. Обязан же я для него что-нибудь сделать, хоть для видимости, а то начинает он поругивать меня, и боюсь, как бы он не стал поклоняться другому божку…
Для всей страны не волен я сделать что-нибудь существенное, так как не хочу вмешиваться в политику, да и не с руки мне связываться с теми, кто властвует над народом. Но для одного села, пожалуй, кое-что можно было бы сделать.
Есть в горах село Смеречивка, оно совершенно отрезано от мира, дороги туда нет, и, чтобы добраться до него, надо перейти двадцать четыре глубоких реки. Нет там ни господ и ни одного чиновника. Вот и думаю я, что никому не помешает, если в Смеречивке сделаю для народа доброе дело. И никто меня потом упрекать не посмеет, — смело скажу: сделал все, что можно было. Надеюсь на тебя, Стрибоже, как на самого себя: ступай в Смеречивку и сделай для людей все, что они пожелают.
Так говорил Перун. И, выполняя его волю, Стрибог взлетел легкокрылой птицей и вмиг спустился с неба на землю. А когда увидел Смеречивку, подумал: «Эх! Счастье мое, что я божок! Не надо мне ни пешком итти, ни на лошадях ехать! А то не добраться бы мне по этим ухабам да рекам и никогда не видать бы этой самой Смеречивки, хоть пригласи меня к попу на свадьбу».
II
Едва появился Стрибог в Смеречивке, как люди очень перепугались: одни пустились наутек, а другие — прятаться. Стрибог сиял, как ясный месяц, и люди приняли его за какого-то комиссара[7]. Поэтому-то и боялись его, а больше потому, что не знали, по какой части этот комиссар.
Всякие бывают комиссары: от одного прячут табак, от другого — соль, от третьего — дрова, взятые из казенного леса, от четвертого прячут все, что только есть в хате. А что надо прятать от этого комиссара, люди не знали, оттого им становилось еще страшнее.
Смекнул божок, в чем здесь дело, и стал он людей успокаивать.