Мяч, оставшийся в небе (Матвеева) - страница 236

На первую страницу
        Пылью палить да трухою пылить,
        Перьями перить да пухом пушить,
        Ломом да сором протоку душить.
Старыми листьями пруд завалил,
Так завалил — ровно чай заварил:
Тёмной да бурою стала волна,
Туча песчаная встала со дна!..
        …Высохла речка, и омута нет.
        А Подкоряжного — сгинул и след;
        Видела белка: шагал с узелком…
        (Спутала, видно, с простым стариком.)
Вместе с водою и сам как вода,
Встал да ушёл неизвестно куда…
Только весной на деревьях опять
Мелкими каплями стал выступать,
        Только туманами бродит в логу…
        (Больше скажу — поневоле солгу!)
        Только летает кулик молодой, —
        Тонкие крылышки пахнут водой.
1970-е

Трясогузка

Поистине, я знаю, трясогузка,
Была бы до суровости серьёзна
Твоя из чёрно-белых нитей блузка,
Не будь ты так резва и грациозна!
        На что тебе и красок перегрузка?
        Лишь пёрышком да тушью скрупулезно
        Рисованная, реешь… И — бесхозна,
        Свободна по песку твоя притруска.
Ты вся — рисунок на этрусской вазе! —
Составленная с тактом безупречным
Из быстрых линий, точных, словно токи,
        Порхающая по кустам приречным,
        Не знающая ни пылинки грязи —
        Знак высшей пробы серебра протоки.
1970-е

Иней

На рассвете, в сумерках ледовых,
Хор берёз был выше и туманней.
И стояла роща, как Людовик, —
В сизых буклях изморози ранней.
Но опять, за далями пустыми,
Красное, как будто после бури,
Встало солнце с мыслью о пустыне
В раскалённо-грезящем прищуре.
По коре взбирался, укреплялся
На ветвях огонь его раскосый,
И кудрявый иней выпрямлялся,
Делался водой простоволосой.
Иней таял, даже не стараясь
Удержаться в лёгкой сетке чащи,
Уменьшаясь,
Точно белый страус,
Отвернувшийся и уходящий.
1970-е

Веселье живописи

I
Страстотерпцы
Кисть весела, и живопись красна.
Твои печали — не её печали,
И о тебе не думает она;
Ей — только бы тона не подкачали!
Ей всё равно, чьё «Утро на причале»,
Чем «Богоматерь» вправду смущена
И заработали или украли
Лилового, на крючьях, кабана…
Лишь Гойя цену знает кабану.
Лишь Брейгелю натурой не упиться!
Но их-то я как раз не в живописцах,
А в страстотерпцах горьких помяну:
Ведь ложь они презрели бескорыстно,
А истина — совсем не живописна!
II
Виде́ние
Заката в долах жар животворящий.
Но лозы в гневе. Рдея, — плеть за плеть, —
Пошли, как трещины в стене горящей,
Как щели ада, лающе алеть.
Мне снится кардинальский — то напевный,
То ржущий пурпур. Битвы ржавый свет.
До треска красный, пушечно-полдневный,
Владетельный, громово-алый цвет.
Предел бесстыдства на лице безбровом.
Впервые запылавшая щека
Низвергнутого в ад ростовщика.
Следующая страница