— Ну, а вдруг совсем иначе было? Ты прикинь… Не твердые, бескорыстные соплеменники, а секта там какая-то, единоверцы, ослепленные идеей. Вот, к примеру, я читал, в былые времена валили толпами в Тибет, на Гималаи, мистику Востока постигали, сами в ней не смысля совершенно. Именно психоз! И чувство стада. Когда все, как одно целое. Один за всех и все за одного. Вожак позвал — и побежали.
— Пожалуй, одного-то вожака не будут нынче слушать, не такое время, — усомнился Левер. — Нужно, чтобы каждый чувствовал в себе вожаческую силу. Вот тогда он станет подчиняться. Понимая, на какие гадости способен тот, кто рядом и хоть чуточку сейчас сильней…
Я постоянно поражался способности Левера вот так, без видимых усилий, принимать чужую, даже неприятную ему, позицию как искони родную и отстаивать ее с великим рвением, одновременно привнося в аргументацию и что-то исключительно свое, казалось бы, совсем противное тому, что подлежало в данный миг защите. И все это преподносилось искренне, игриво и при том — бесцеремонно. Дескать, нате вам… Он словно этим жил, отменный лицедей! Конечно, мнение других его ничуть не волновало — оттого и удавалось ему с легкостью, достойной лучшего употребления, брать под защиту чуждое ему и, как бы воодушевляясь этим, исподволь навязывать свои воззрения. Занятный метод спора… Хоть и раздражавший меня донельзя. Поскольку я считал: желаешь непременно быть оригинальным — не подлаживайся под других, не делай вид, что уважаешь их позицию, их убеждения, которые тебе неинтересны. Либо просто смени тему разговора. Чтоб поддерживать толковый диалог, есть масса разных, необидных способов… Но, черт возьми, мне было страшно любопытно, как там Левер дальше завернет!.. Ведь сам-то я был свято убежден: то, что известно каждому — и мне, само собой, — большая, подлинная правда. От которой никуда не деться.
— Просто так не улетели бы, — заметил я негромко. — Был какой-то массовый психоз…
— Неверно, милый Питирим! Ты повторяешь вбитое в тебя со школы! Это на Земле сейчас психоз: едва услышат про каких-то биксов — сразу же в истерику. Всеобщая безмозглая боязнь, устойчивая ненависть. И неуверенность в своем грядущем. Бей поганых биксов! — превосходный лозунг, но когда ты каждого готов воспринимать как бикса и когда все радостно шпионят друг за другом — это, я так полагаю, уже крайность. А они, все те, кто улетели, ничего, нисколько не боялись! Ни-че-го! — Левер сложил руки на груди и с мечтательным выраженьем на лице откинулся на спинку кресла. — Да, отчаянные люди… Уж они-то свое будущее знали точно, верили в него. Вот потому и полетели. Не как мученики — как герои. Вознеслись…