Стало быть, слушает своего патриарха. Да и молитва складная.
Борис тоже был доволен прожитым днем. Добыл Дому своему тридцать пять ретивых заступников. Федору - опора, ее нужно готовить исподволь, пока время есть и казна нескудна.
Перед сном спели с Марьей Григорьевной'новую молитву, крестясь на образ "Спаса Нерукотворного".
Трижды спели.
А как легли, Марья Григорьевна спросила:
- Помнишь, слух был о царевиче Дмитрии?
У Бориса даже дыхания не стало.
- Ты чего? - всполошилась Марья Григорьевна. - Врача, что ли, покликать?
Подождала, выпросталась из-под одеяла, и тут схватил он ее за бок железной рукой. Так крутнул, что в глазах потемнело: однако ж не пикнула. Голосом спросил ровным:
- О чем это ты?
Марья Григорьевна взяла Бориса за ручку и, целуя, заговорила быстрым холодным шепотом.
- Приезжала ко мне княгиня Марья, мать Митьки Пожарского. Была она в гостях у княгини Лыковой, а та своими ушами слышала от жены князя Скопина-Шуйского, как жена князя Шестунова у себя в людской застала прохожую странницу, и та говорила, будто царевича Дмитрия за час до смерти подменили. Потому-то царица Манька Нагая и вопила притворным воем, потому всех и поубивали, кто правду сказать мог.
- Где же он, царевич Дмитрий? - спросил Борис пересохшей глоткой. Отчего не объявится? Не попросит своего? Мы бы ему, боясь Бога и любя корень Рюриковичей, с радостью вернули бы то, что не наше.
Теперь примолкла Марья Григорьевна.
- Так отчего же он не объявляется? Где его искать, чтоб взять за белые руки да отвести на высокий москевский престол?
- Говорят, время не пришло, - тихо откликнулась Марья Григорьевна.
Борис вздохнул, повернулся на бок.
- Коли так, давай спать. А княгинюшкам своим подскажи: пусть их мужья говорунов слушают и мне сказывают. Мне всякое слово знать дорого. И худое, и доброе. Я за глупости не накажу, а вот за утайку пусть доброго к себе отношения не ждут.
Первым приехал с доносом на князей Лыкова и Голицына князь Дмитрий Пожарский. Князья крепко полоскали Борисово имя за царскую награду холопу Воинке.
Уж чего наговорил холоп Воинка на своего господина князя Шестунова, про то один Годунов знал. О верности государю и о кознях Шестунова объявлено было принародно с крыльца Челобитного приказа. Воинке государь пожаловал поместье и взял в свою службу, в дети боярские. (Боярские дети - это не дети бояр, это служилые люди, одно из дворянских сословий.)
Шестуновым, однако, от царя ни опалы, ни укора. Да уж лучше бы, кажется, тюрьма, чем еженощное ожидание царевых слуг. За столом ложка из рук валится, мысли в голову не идут. Родня и близкие люди от тебя шмыгают, как мыши от кота. Дом торчит на виду у всех хуже зачумленного.