И снова о любви (Розенталь) - страница 3

— Ари, — сказала Саммер, — Патрик сегодня просто красавец.

Мое внимание переключилось на мужа Эвелин, хлопочущего у барбекю в противоположном конце двора.

Я запала на него с первого взгляда. Теперь Патрику уже стукнуло тридцать. Высокий, светловолосый и кареглазый, с потрясающим мускулистым телом, он регулярно поднимал штангу и служил в Нью-Йоркском департаменте пожарной охраны. В тот день Кирану, их с Эвелин сыну, как раз исполнилось пять лет. И моя сестра вновь была беременна.

— Ты совсем помешалась на парнях, — буркнула я.

А что мне оставалось? Сказать Саммер, что знаю, какой Патрик классный и что в спальне для гостей я всегда прижимаюсь ухом к стене — слушаю, как они с Эвелин занимаются сексом? Чего доброго, подумает, я извращенка…

— Бывай, сестренка-а! — сказал мне Патрик на прощание. Последнее слово он произнес, по-бостонски растягивая гласные. Шоколадную крошку на именинном торте Кирана он называл «обсыпкой» и жаловался, что сегодня «вааще такая жара».

— В слове «сестренка» на конце одна «а», Патрик Кэгни, — съехидничала я.

— Не выпендривайся, — ответил он. — Своего отца ты тоже отчитываешь?

Маму передергивало от того, как Патрик искажает слова. Однако он был прав: наш отец тоже говорил с сильнейшим бруклинским акцентом, который мама успешно искоренила у меня, но не у Эвелин. Речь моей сестры была засорена не меньше речи Патрика, а лексикон — как у пьяного матроса, особенно когда она в плохом настроении.

Сегодня Эвелин не злилась, прощаясь с нами у дверей скромного дома, где всегда царил хаос, а обои на стенах не менялись с 1972 года. С улыбкой она смотрела на меня своим томным взглядом из-под тяжелых век. В моем возрасте Эвелин пользовалась не меньшей популярностью, чем Саммер сейчас. Каштановые волосы, точеный носик и пухлые губки сводили с ума всех соседских мальчишек.

— Приезжай на выходные, — пригласила она, крепко меня обняв.

Я почувствовала увеличившийся живот и заметила, что ее подбородок тоже слегка округлился. Лицо Эвелин оставалось прекрасным, однако набранный после первой беременности вес никак не хотел уходить.

Фигуру сестры я никогда не критиковала, и мама тоже — ей и самой не мешало бы сбросить фунтов тридцать. Впрочем, ее это ничуть не заботило. Мама ни за что не отказалась бы от любимых шоколадных кексов и домашних воскресных обедов из жареной курочки и картошки с подливой. «Еда — одно из маленьких удовольствий жизни», — любила повторять она.

Усевшись в старенькую «хонду», мама закурила, и мы помчались назад в Бруклин. Окна в машине открыли, потому что кондиционер сломался, и мамины волосы — длиной до плеч, каштановые от рождения, а сейчас тронутые сединой, — трепал ветер. На своей свадебной фотографии она выглядела совсем как Эвелин, только нос не такой изящный. А веки со временем у нее, пожалуй, слишком отяжелели.