Никакой программы обучения, по большому счету, в центре не было. На математике мы упражнялись в сложении, умножении, делении в столбик. На английском читали книги, разучивали орфографию. Иногда учитель читал вслух, а мы под его диктовку записывали текст в тетради. Он говорил, что это «хорошо тренирует память». Никто особенно не сосредоточивался на получении знаний. Просто нужно было высидеть определенное количество уроков, чтобы нам разрешили ехать в город в выходные. Иногда между мальчишками вспыхивали потасовки или они начинали тыкать друг друга карандашами. Учитель не обращал на это внимания и продолжал говорить. Рано или поздно драки затихали, но тогда мы начинали разговаривать – обсуждали, какие корабли видели в порту Кру-бэй, как вертолет пролетел прямо над нами, когда мы шли по Лайтфут Бостон-стрит.
В конце учитель обычно заявлял: «Ничего. Вы не виноваты в том, что не можете усидеть в классе тихо. Со временем вы этому научитесь». Мы злились, кидали в него карандаши, и он поспешно выходил за дверь.
После уроков все шли на обед, потом играли в футбол или настольный теннис. По ночам многих по-прежнему мучили кошмары. Одни просыпались с криками в холодном поту и били себя по голове, чтобы прогнать страшные образы, продолжавшие терзать бывших солдат не только во сне, но и наяву. Другие вскакивали среди ночи и бросались душить тех, кто лежал на соседней кровати. Их оттаскивали, но они продолжали бегать и метаться по дому, иногда выбегая на улицу. Из-за этих происшествий персоналу приходилось каждую ночь дежурить возле нас. Но, несмотря на постоянное присутствие сотрудников, почти каждое утро обнаруживалось, что несколько мальчишек прячутся в траве за футбольным полем. Мы не помнили, что было ночью и как мы туда попадали.
Через несколько месяцев я привык засыпать без снотворного. Но даже после этого я просыпался каждый час. Мне снилось, что безликий вооруженный боевик связал меня и приставил кривое лезвие ножа к моему горлу. Я даже чувствовал боль в шее, будто нож уже полоснул по ней. Посыпаясь в поту, я начинал брыкаться и пинать невидимого противника, выбегал на улицу, падал на футбольное поле, обхватывал руками колени и перекатывался вперед-назад. У меня никак не получалось вспомнить детство, как я ни старался. Впечатления войны перекрыли все, что было до этого. Надо было сломать барьер, прежде чем возродились бы хоть какие-то образы довоенной жизни.
Сезон дождей в Сьерра-Леоне начинается в мае и длится до октября, а самые сильные ливни идут в июле, августе и сентябре. Ранней весной повстанцы выбили наш гарнизон с базы, на которой меня призвали в армию и где я прошел подготовку. В перестрелке погиб Мориба. Мы не хоронили его, а оставили тело там, где беднягу настигла пуля: мой друг сидел, прислонившись к стене дома. Из его рта вытекала струйка крови. Уйдя из лагеря, мы почти не вспоминали о нем.