И вспомнилось Ивану, как Мирон Горюнов в Благодатском руднике рассказывал ему про чудного барина, который против самого царя пошел, хотел мужпку и мастеровому долю добыть.
Хотел, да не добыл. И сам в кандалах жизнь закончил. Видно, не пришло еще время мужицкой доле… Да и придет ли когда?..
Поле в тощей блеклой стерне давно уже кончилось.
Ехали лесом. Сперва от опушки сосна вперемежку с березой, чем глубже в лес, тем меньше березы, а как пересекли болотистый распадок и поднялись на бугор, пошел чистый кондовый сосняк. Под колесами хрустела сухая хвоя, телегу то и дело встряхивало на узловатых корнях, поросших поперек колен.
Когда выехали из лесу, солнце уже село. Липатыч выглянул из‑под армяка, сел на край телеги, свеся ноги, и медленно, словно нехотя, перекрестил растянутый в позевоте рот.
— Еремей!
Иван не сразу понял, что обращаются к нему.
— Аль ты глухой! —рассердился Липатыч. — Заночуем, поди, в Осиновке?
— Где она, Осиновка? — спросил Иван.
— За бугром, тут недалече.
— Заночуем, — охотно согласился Иван.
И весь остаток пути думал, какую найти причину вернуться в слободу.
В Осиновке заехали во двор к знакомому мужику. Стали распрягать коней, и тут Иван вспомнил:
— Дырявая голова! Письмо‑то забыл!
— Что за письмо? —полюбопытствовал Липатыч.
— Письмо Тирст велел передать руднишному надзирателю. Надо ж так!.. — И Иван долго и старательно ругал себя самыми последними словами.
— Как же теперь? — озабоченно спросил Липатыч. — Взыщет он с тебя, Тирст‑то…
Иван стал снова затягивать супонь.
— Утром, дед, не торопись выезжать, а коли не дождешься, шибко не понужай, в дороге догоню.
— Эх, животина‑то не отдохнет из‑за твоей промашки, — вздохнул Липатыч. — Ну да уж чего поделаешь? Тирст, оп не простит…
Перевалив за бугор, Иван принялся погонять. В лесу уже стемнело, дорога провалилась в черноту, и на выбоинах и корнях телегу швыряло во все стороны.
В слободу Иван въехал осторожно, крадучись.
Герасим Зуев, как было условлено, ждал, сидя на крыльце. Быстро и бесшумно открыл ворота.
— Припаси ведро воды, — сказал Иван, — перед дорогой коня напоить надо, — и бережно прикрыл за собой калитку.
В свой дом приходилось пробираться с опаской, как вору. С топ минуты, как повернул назад из Осиновки, был он уже в бегах. И знал, что не ждать ему теперь ни милости, ни пощады…
Из задернутого занавеской окошка на улицу пробивался свет.
«С ума спягилп бабы!» —с сердцем подумал Иван и тут же услышал женский крик и признал голос Насти.
Запрягаев оглянулся на скрип двери, и это спасло его. Отбросив от себя Настю, он успел заслониться. Тяжелое березовое Полено раздробило ему кисть левой руки. Второй удар он встретил шашкой. Клинок переломился и со звоном ударился об пол. В другой угол отлетело полено, выбитое из рук Ивана.