Эх, двум смертям не бывать, одной не миновать!
— Нету паспорта, ваше благородие. Обронил.
— Беглый! — Тирст вроде даже зубами лязгнул.
— Никак нет, ваше благородие. Уволен от работ на Петровском заводе.
Тирст вызвал, писца.
— Занеси в книгу подмастером доменной печп вышедшего на поселение…
— Еремей Кузькин, — ответил Иван на взгляд Тирста.
— …Еремея Кузькина. Обожди! — и, нацелив недоброе око прямо в переносицу Ивану, сказал писцу с расстановкой, внятно выговаривая каждое слово: — Напиши запрос управляющему Петровским заводом: какого числа и по какой причине уволен от работ Еремей Кузькин? Иди! А ты с утра выходи к печп. Работать будешь под началом Герасима Зуева.
— Дозвольте пдти, ваше благородие?
— Иди… Еремей Кузькин.
Едва переступил порог горницы, Настя кинулась к нему, припала на грудь.
— Ой, Ванюшка! — и с трудом удерживая слезы: — Уж не чаяла и видеть тебя…
— Полно тебе, Настенька! Пошто допрежь временя хоронишь, — и, пытаясь шуткой успокоить ее, сказал, подмигивая Глафире, смотревшей на него с тревожным ожиданием: — До чего ведь напугалась, мужнино имя забыла. А муж у тебя не в поле обсевок, доменной печи подмастер Еремей Кузькин.
Глафира повернулась лицом к образам, в низком поклоне трижды истово перекрестилась.
Иван подвел Настю к скамье, сел рядом, стал рассказывать:
— И я хватил страху. Уставил он на меня свой вареный глаз и говорит: «Беглый!» А я ему: «Никак нет, ваше благородие, мастеровой Петровского завода Еремей Кузькин». А сам думаю, покажет он мне кузькину мать… Пока обошлось. Велел на работу выходить. Однако приказал запрос написать в Петровский завод: когда уволен от работ Еремей Кузькин.
— Запрос! — прошептала Настя, меняясь в лице. — Как же теперь, Ванюшка?
— Бог не выдаст, свинья не съест. С Еремеем Кузькиным в один день вышли мы с Петровского завода. Он только малость пораньше. Догонять его пришлось. А в дороге я его… обогнал. И сюда вот вперед его пришел.
— А как и он следом за тобой сюды? — с опаской спросила Глафира.
— Нет, мать, не придет он сюда… Он по другой дороге пошел.
Настя отстранилась от Ивана, потупила голову.
— Что ты, Настенька?
— Загубила я тебя, Ваня! — сцепила руки так, что сильные пальцы хрустнули. — От раны выходила, а к другой смерти подвела. Запорет он тебя, зверь одноглазый. Насмерть запорет!..
— А на что бы мне жизнь‑то без тебя? Ну вот что, Девка! — он взял ее за плечи и повернул лицом к себе, — Слушай мое слово. Припасай платье белое. Завтра под венец… Коли не раздумала.
_ Бесстыжий язык у тебя! — сказала Настя.
Глафира снова перекрестилась и уронила слезу.