«Здравствуйте, Сергей Эрастович!» — живо откликнулся на приветствие Молжанинов и даже сделал шаг вперед.
«Вижу, сегодня свели нас с вами печальные обстоятельства?»
Молжанинов бросил на меня стремительный взгляд, впрочем, голову ко мне не повернув:
«Очень, очень печальные, Сергей Эрастович!»
Зволянский наклонил голову и обратился уже ко мне:
«Вадим Арнольдович Гесс?»
«Так точно!»
Зволянский быстро прошел в кабинет (оба чиновника — за ним следом) и, подойдя ко мне, энергично пожал мне руку:
«Наслышан, наслышан!»
Это могло показаться весьма лестным, ведь он, Зволянский, не только первым пожал мне руку, но и вообще не пожал ее Молжанинову, хотя тот какое-то мгновение и простоял с протянутой для рукопожатия рукой! Но очень быстро я сообразил: это лестное действо было призвано отвлечь мое внимание — искренность в нем если и была, то занимала далеко не первое место.
«Ну, показывайте!» — это Сергей Эрастович обратился ко мне, по-прежнему как бы обходя Молжанинова стороной.
Я указал на тело Брута.
«Сергей Эрастович!» — заговорил тогда Молжанинов.
«Потом, всё потом!» — перебил его Зволянский, подходя к трупу и присаживаясь подле него на корточки. — «Это…»
Опять ко мне.
«…и есть тот самый человек, которого на ваших глазах застрелил Семен Яковлевич?»
Я понял, что фарс начался.
«Да, — ответил я, и сделал это достаточно прохладным тоном. — Он самый и есть».
«Кто он?» — Зволянский явно подметил холодок в моем голосе, но постарался сделать вид, будто ничего не случилось. — «Судя по виду, секретарь?»
«Сергей Эрастович!» — мне стало противно.
Зволянский от трупа обернулся на меня, в его умных глазах промелькнуло сожаление. Именно промелькнуло, потому что тут же глаза Сергея Эрастовича вновь стали просто умными — без какого-то особенного выражения:
«Ах да, — сказал он тогда, — а ведь и я его знаю! Это же, — он отвернулся от меня и посмотрел на Молжанинова, — и вправду ваш секретарь, Семен Яковлевич… как бишь его… Аркадий… Аркадий…»
«Васильевич», — «подсказал» Молжанинов.
«Верно: Васильевич!» — Зволянский поднялся и встал во весь рост. — «У него еще какое-то странное прозвище было… Цезарь?»
«Брут».
«Ну да, конечно! — фарс продолжался. — Брут!»
«Сергей Эрастович!»
«Да, Вадим Арнольдович?»
«К чему всё это?»
«О чем это вы?»
«Да ведь мы же оба знаем…»
Зволянский круто повернулся к Молжанинову:
«Знаем?» — спросил он с непередаваемой, но, как мне показалось, грозной акцентуацией. — «Что знаем?»
По видимости вопрос был обращен ко мне, но на деле — к Молжанинову, и Молжанинов, разумеется, поспешил на него ответить:
«Помилуйте, Сергей Эрастович! Я в такой же растерянности, как и вы!»