Дежурный был слегка озадачен таким известием, но позиций не сдавал.
— Тебе что сказали в кабинете? — спросил он Артёма.
«Она мне велела: „Выйди!“» — вспомнил Артём, но не стал об этом говорить. Голос у неё был сиплый, и прядь прилипла к виску.
— Ничего не сказали, — тихо ответил Артём. Даже голос у него дрожал.
— Сейчас разберёмся, — сказал дежурный и, кликнув своего помощника из подсобки, велел: — Сбегай на третий, спроси у Галины, что с изъятым инструментом делать.
— Тьфу! — сказал провожатый; Артём знал теперь, что его зовут Петро.
Петро, ещё раз обозвав Артёма «муднем», вышел курить, на ходу сворачивая цигарку.
Две минуты Артём ждал, изредка трогая пальцами холодную стену.
Вернулся Петро, спросил:
— Ну?
Ему никто не ответил.
Наконец спустился помощник дежурного и отчитался:
— Инструмент передать Эйхманису, Артёму Горяинову приказано остаться в кремле до особого распоряжения и вернуться в свою роту.
Артём тяжело дышал через рот, стараясь не смотреть по сторонам, чтоб не встретиться с Петром глазами.
«Сама ты тварь», — подумал он очень отчётливо и уверенно.
«Она не боится, что я сейчас всем скажу, что я её…» — остервенело спросил себя.
«И сегодня же вечером тебя пристрелят, придурок», — ответил себе же.
— Чего ты встал, образина? — крикнул Петро на Артёма. — Тащи хоть до лошади это барахло, — и для ясности ткнул Артёма в бок.
Артём собрал, что смог, Петро придержал дверь и выпустил его во двор.
— Как я всё это повезу теперь один, ты подумал, твою-то мать? — спросил Петро, разглядывая сваленное Артёмом возле его лошади.
— Ещё продукты надо получить, — ответил Артём никаким голосом.
— Бумагу дай, — сказал Петро.
Он ушёл за продуктами, Артём ждал его полчаса, чувствуя себя мразью, пылью, подноготной грязью… и эти ещё болотные сапоги на нём.
Чайки орали в самые уши.
«…Чтоб тебе сгореть! — даже не с бешенством, а с какой-то неизъяснимой жалостью, что не может сгореть немедленно, думал Артём о себе. — Чтоб тебе сдохнуть, сгнить немедленно! Как же ты родился такой корягой! Такой кривой корягой! Кривой, червивой корягой! С пустой своей головой! С пустой своей головой поганой! Как же? Как я ненавижу тебя! Как же я ненавижу!»
Он оглянулся по сторонам, ища хоть какого-нибудь спасения… и вдруг нашёл её окна — вот же они! — у окна стояла эта тварь, эта паскудная развратная тварь!.. Но тут же отошла, исчезла, едва поймала его взгляд.
О, как бы он закинул туда камень — с какой радостью! Какую бы истерику устроил бы здесь! Как орал бы, что эта сука только что сняла трусы перед лагерником, я блядью буду, что говорю правду! Вспорите ей живот — там моё семя! Что же ты делаешь, сука, ты же губишь живого человека! Посмотрите на это окно! Где ты, тварь, куда ты там делась? Она спрашивала: «Где у тебя там?» Показать? Вот у меня там! Показать ещё раз? Вот здесь!