Я прошу у вас пардону, — сказал я им, — что открыл вам секрет моей табакерки.
Они покраснели и обвинили Барбаро в нескромности. Я рассматривал этих двух девиц, которых, с некоторым предубеждением, ставил значительно выше Ирен, которая в данный момент меня целиком занимала; но их поведение и уважение, которого они, казалось, заслуживали, меня отпугивали. Ситуация с Ирен открывала мне дорогу всего испрашивать и быть уверенным, что все получу, но здесь я видел двух взрослых девушек, которые излучали высокомерие знатности, которым, боюсь, мой облик не мог импонировать. Из того, что говорил мне маркиз Трюльци, я был уверен, что, когда Барбаро мне сказал, что их можно иметь за деньги, он высказывал лишь предположение.
Когда компания стала достаточно многочисленной, заговорили об игре, и я решил понтировать по маленькой, как м-ль К, рядом с которой я расположился. Ее тетя, которая была хозяйкой дома, представила мне очень красивого мальчика в австрийской униформе, который сел по другую от меня сторону. Мой дорогой Барбаро держал карты как трус; это начало мне не нравиться. Моя соседка к концу игры, которая продолжалась часа четыре, выиграла несколько цехинов, а ее брат, мой сосед, который, потеряв все свои деньги, играл на слово, оказался должен двадцать цехинов. Банк составил пятьдесят, включая двадцатку юного лейтенанта. Мы все вышли, и красивый молодой человек, живущий далеко, оказал мне честь подняться в мою коляску. Дорогой Барбаро сказал, что хочет познакомить нас с молодой венецианкой, вновь прибывшей, и, поскольку молодой офицер напросился также с ней познакомиться, мы поехали туда все вместе. Я не счел ее красивой, и она также не заинтересовала и молодого офицера. Я затеял игру в карты и, пока готовили кофе и Барбаро развлекал красотку, я достал из кармана двадцать цехинов и подговорил молодого человека потерять еще двадцатку на слово против моих денег. Мне не пришлось его уговаривать. За игрой я говорил ему о страсти, которую мне внушила маркиза, его сестра, сказав, что, не смея ей объясниться, я только ему могу отрекомендоваться. Мое обращение, которое с самого начала он принял за обычную болтовню, заставило его рассмеяться. Раздумывая над своей игрой, он отвечал мне неопределенно. Но когда он заметил, что, разговаривая о любви, я не обращаю внимания на карты, которые он сбрасывает, он стал поощрять меня говорить, сколько мне заблагорассудится. Он выиграл у меня двадцать цехинов, которые сразу же отдал Барбаро, затем обнял меня с таким порывом, как будто я подарил ему эту маленькую сумму. Он пообещал мне действовать в моих интересах изо всех сил, и когда мы расстались, он заверил меня, что сможет мне что-то сказать уже на первом нашем свидании.