Поскольку ей понадобилась небольшая шляпка для путешествия, гостиничный слуга пошел спросить ее у льежки, и Мерси принесла несколько. Она покраснела, когда меня увидела, и я ничего не сказал; но моя новая подруга хорошо посмеялась, когда я рассказал ей, когда та ушла, что это от нее я получил тот удар кулаком, что украсил мое лицо синяком, который она увидела при своем прибытии в Спа. Она была восхищена моей удалью, когда я не поддался на демонстрацию раскаяния девушки. Она сочла это игрой, проделанной той по соглашению с хозяйкой. Мы выехали из Спа без слуги, и в Льеже наняли лошадей до Люксембурга, направившись через Арденны. Пришлось так поступить, чтобы избежать Брюсселя, где она опасалась сюрприза. В Люксембурге мы наняли слугу, который служил нам, через Метц и Верден, вплоть до Парижа. Моя дорогая дочь в путешествии желала спать со своим новым папой и засыпать у него на руках. Моя любовь успокаивалась, и это баловство заставляло ее смеяться. Она говорила мне, что, поступая так, мы не делаем ничего, достойного упрека, и мы были убеждены, что будем нежно любить друг друга всю жизнь. Я предвидел, что наши отношения станут другими после ее родов, и строил по этому поводу самые нежные иллюзии; но дело не пошло подобным образом. Мы поселились по приезде в отеле Монморанси на улице Монморанси.
Париж показался мне новым миром. М-м д'Юрфэ была мертва, мои старые знакомые сменили дом или судьбу, богатые обеднели, бедные разбогатели, девицы для развлечения — все новые, те, что я знал, удалились в провинцию, где все то, что происходило в Париже, скрылось в облаках. Я увидел не только новые строения, из-за которых я не узнавал улиц, но и целые новые улицы, так странно расположенные в этой новой архитектуре, что я терялся. Париж мне показался лабиринтом. Выйдя пешком и желая пройти к церкви Сен-Эсташ на улице Сент-Оноре, чтобы направиться к Лувру, и, не найдя прежнего расположения отеля Суассон, я положительно заблудился. Обширные круглые строения с нерегулярными выходами и маленькие улицы, более широкие, чем длинные — вершина безумной французской архитектуры — которые казались новаторскому гению нации шедеврами. Вкус спектаклей принял новое направление: новые правила, новые актеры и актрисы; все стало более дорогим, нищенство, для удовлетворения своих забот, стекалось толпой, развлекаясь на новых променадах, которые политика и скупость организовали им на бывших крепостных стенах большого города. Роскошь тех, кто, улыбаясь, прогуливался, только в колясках, проявляла себя в контрастах. Две крайности, раз за разом и взаимно, давали друг другу зрелище и были его актерами. Только такому городу как Париж понадобилось всего четыре-пять лет, чтобы явить взгляду наблюдателя такие большие изменения.