. Это было еще в царствование Елизаветы, но тем не менее Петр герцог Гольдштейнский, объявленный ее преемником, был большой фигурой. Драгон вздумал явиться в оружейную залу, где этот принц часто появлялся, развлекаясь с рапирой. Драгон, со своей неаполитанской манерой, всех побил. У великого герцога Петра испортилось настроение из-за этого маркиза Драгон — неаполитанца, который явился в Петербург побивать русских своим оружием. Однажды утром он взял рапиру и вызвал того на состязание и разбил его в пух и прах в течение двух часов подряд, уйдя затем, гордый тем, что одержал победу против этого неаполитанца, который побил всех русских фехтовальщиков, и доказал тем самым, что является сильнее всех.
После ухода принца Драгон попросту сказал, что поддался из страха не понравиться тому. Об этом хвастовстве, разумеется, было немедленно доложено великому герцогу, который разгневался и поклялся, что заставит его выказать все свое уменье, и приказал иностранцу быть завтра в то же время в оружейной зале.
Когда Драгон д'Арагон явился туда, принц, как только его увидел, высказал ему свой упрек. Д'Арагон ничего не отрицал, он сказал, что боялся выказать ему неуважение, но принц ответил, что велит выгнать его из Петербурга, если тот не победит его, как он хвалился.
— В таком случае, — ответил ему неаполитанец, — повинуясь Вашей Светлости, я сделаю так, что вы меня ни разу не тушируете, и, вместо того, чтобы сердиться на меня, дадите мне свое покровительство.
Они провели все утро в разнообразных поединках, и великий герцог не мог ни разу тушировать д'Арагона. Принц под конец швырнул свою рапиру, сделал его своим учителем фехтования и дал ему патент майора в своем полку гвардии Гольштейна. Некоторое время спустя тот попросил разрешения держать банк в фараон у него во дворце, и в три или четыре года оказался владельцем сотни тысяч рублей, которые вез с собой к двору нового короля Станисласа, где все игры были запрещены. Прибыв в Ригу, С.-Элен представил его принцу Карлу, который просил его показать себя на следующее утро, с рапирой в руке, против него и против двух-трех его друзей. Я был в их числе. Он нанес уколы всем нам. Его дьявольское уменье вывело меня из себя, так что, осознав, что он сильнее, я сказал ему, что не побоялся бы выступить против него с голой[6] шпагой. Он успокоил меня, сказав, что с голой шпагой он будет драться совсем в другой манере. Этот маркиз уехал на другой день, и в Варшаве столкнулся с греками столь сильными[7], что, не состязаясь с ним в оружии, они в течение полугода выиграли у него все его деньги. За восемь дней до моего отъезда из Риги, где я провел два месяца, Кампиони уехал инкогнито, помог ему спастись превосходный принц Карл; и три или четыре дня спустя после него барон де С.-Элен также покинул своих кредиторов, не попрощавшись с ними. Он оставил записку Колену, англичанину, которому он был должен тысячу экю, что как порядочный человек он оставляет свои долги там, где он их сделал. Я поговорю об этих трех персонажах в два следующих года. Кампиони оставил мне свой шлафсваген