Договорившись, как относительно отопления, так и еды, и найдя все по недорогой цене (чего сейчас уже нет, и все так же дорого, как в Лондоне), я купил комод и большой стол, чтобы иметь возможность писать и разместить мои бумаги и книги.
Язык, который в Петербурге был знаком всем, за исключением народа, был немецкий, который я понимал с трудом, но немного изъяснялся, как и сейчас. Хозяин сказал мне сразу после обеда, что здесь состоится маскированный бал при дворе, бесплатный, для пяти тысяч персон. Этот бал длился шестьдесят часов. Была суббота. Хозяин дал мне билет, который был необходим, и сказал, что маску следовало только показать в дверях императорского замка. Я решил туда пойти, у меня было домино, которое я купил в Миттау. Я отправил за маской, и носильщики доставили меня во дворец;, я увидел большое количество народу, который танцевал в нескольких залах, где играли оркестры. Я прошел комнатами и увидел буфеты, где все те, кто испытывал голод или жажду, ели и пили. Я увидел всюду веселье, свободу и блеск свечей, которые ярко освещали все вокруг. Я счел естественно, все это превосходным, великолепным и достойным восхищения. Три или четыре часа пролетели очень быстро. Я услышал, как маска сказала своему соседу:
— Вот императрица, я уверена; никто, как она полагает, ее не узнаёт; но ты видишь Григория Григорьевича Орлова: ему дан приказ следовать все время за ней; на нем домино, которое не стоит и десяти копеек, как и на ней.
Я последовал за ней и убедился в этом, поскольку услышал, как более сотни масок говорили то же самое при ее проходе, все, однако, делали вид, что ее не узнают. Те, кто ее не знал, толкали ее, проходя сквозь толпу, и я представлял себе удовольствие, которое она должна была испытывать, получая от этого уверенность, что ее не узнают. Я видел, как она часто садилась возле людей, говорящих между собой по-русски, и возможно говорящих о ней. Она узнавала отсюда, возможно, неприятные вещи, но доставляла себе редкое удовольствие услышать правду, которую никак не могла надеяться услышать от тех, кто заискивал перед ней, когда она была без маски. Я видел вдали от нее маску, которую приписывали Орлову, который, однако, не терял ее из виду; но его все узнавали благодаря его большому росту и голове, всегда наклоненной вперед.
Я зашел в залу, где танцевали контрданс в кадрили, и залюбовался, наблюдая совершенный танец на французский манер; но меня отвлек человек, который вошел в залу в одиночку, в маске по-венециански — в бауте, черной накидке, белой маске и шляпе, задранной по-венециански. Я уверился, что он венецианец, потому что иностранец никогда не сумеет держаться так, как мы. Он стал смотреть на контрданс, случайно, рядом со мной. Он вздумал покритиковать его мне по-французски; я сказал, что много видел в Европе людей, замаскированных по-венециански, но никогда не видел одетых так похоже, как он.