Вот и «въезжая». В горнице, куда мы вошли, было уже несколько мужиков. Висела лампа «молния», в переднем углу — большой киот. По стенам — картины русско–японской войны. Около часов с большими гирями и длинным медным маятником два больших портрета — царя и царицы. Под ними — генерал Куропаткин.
Помолившись, отец поклонился:
— Здорово живете!
Один за другим входили мужики в кафтанах и полушубках. Скоро заполнилась вся горница.
— Ну, начнем? — крикнул староста.
— Начинай.
Староста — очень низкого роста, с большой, словно нарочно выкрашенной, коричневой бородой, с красивым широким лицом. На груди широкая бляха.
— Можно? — тихо спросил он писаря.
Писарь Ефим, беспробудный пьяница, бас на кли–рссе, всегда читавший апостола, за что и прозвали «Апостол», прогудел:
— Мо–ожно–о.
— Вот, мужики, — начал староста, — пастуха нанять заблаговременно пора.
— Пастуха что–о! — перебили. — О степи скажи.
— Чего о ней?
— Заарендована у барыни аль нет?
— Степь не уйдет. Как раньше снимали, так и нынче снимем. О пастухах речь.
Три пастуха стояли у стола и о чем‑то беседовали, а когда староста объявил: «Сейчас спросим, кто из них возьмется», — они разошлись. Нанимать решили пока только к коровам. К овцам и телятам будут нанимать в другое время. Это делалось из‑за магарыча: чтоб не сразу его выпить.
— Вот, мужики, трое их. Надо спросить — кто дешевле…
— Давайте спросим. Нам троих не надо.
— Ну, пастухи, где вы? — посмотрел староста через головы мужиков. — Говорите миру цену. Микешка, ты как?
Никифор, по прозвищу «Христос», был «природным» пастухом. Пас его дед, пас отец, и сам он, как только выучился ходить, стал пасти. Тридцать пять лет подряд пас он коров, но вот два года как «забаловал»: стал просить с мира цену в полтора раза больше, чем в прошлые годы. Худосочное лицо Никифора имело какое‑то сходство с иконописным «ликом» Христа. Чем‑то больной, тихий, с еле слышным голоском, он всю жизнь ходил в лаптях и сам каждое лето столько плел лаптей, что у него можно было купить их сколько угодно. Голоса Никифора не слышно мужикам. За нёго крикнул Лазарь:
— Христос просит полтораста целковых, да по полпуда ржи с череду в «новинки», да хлеб его убрать с поля. Харчи мирские.
— Балует! — прогудели мужики. — Зажирел Христос!
Дождавшись, когда стихнут мужики, староста снова крикнул:
— Кто дешевле?
Из другого угла отозвался Тимофей, прозванный «Вороном». Ладился он каждый год — и все по–пустому. Никогда стадо не пас, да и не собирался пасти, а торговался просто так — цену сбить. Хоть и знали, что Ворон все равно не наймется, спросили: