— Даже если в мире произошел малюсенький кризис?
— Даже в этом случае. К тому же у меня кризис на кухне. А это куда важнее. — И жена генерал-губернатора направилась к мужу. Огорченным шепотом — не для всех, но явно для ушей тех, кто находился поблизости, она добавила: — Надо же, Шелдон, у нас кончился коньяк.
— Этого не может быть!
— Ш-ш! Не знаю, как это могло случиться, но случилось.
— Нам всегда надо иметь аварийный запас.
— Чарлз позвонил в столовую авиации. Они нам срочно пришлют немного.
— О Господи! — Голос его превосходительства прозвучал так жалобно. — Неужели мы не можем устроить прием без того, чтобы не было промашек?
Артур Лексингтон тихо произнес:
— По-видимому, придется мне пить пустой кофе. — Он взглянул на бокал с виноградным соком, который несколько минут назад принесли Джеймсу Хоудену. — Вот вы можете не волноваться. У них, наверное, галлоны этого добра.
А генерал-губернатор возмущенно пробормотал:
— Я за это сниму с кого-нибудь скальп.
— Успокойся, Шелдон. — Хозяин и хозяйка по-прежнему говорили шепотом, не думая о том, что забавляют этим окружающих. — Такое случается, и ты знаешь, что надо быть осмотрительнее с прислугой.
— Да плевал я на прислугу!
Натали Гриффитс терпеливо произнесла:
— Я подумала, что тебе надо об этом знать. Но я сама со всем разберусь, дорогой.
— Вот и прекрасно. — Его превосходительство с облегчением и любовью улыбнулся жене, и они вернулись к камину.
— Sic transit gloria[4]. Голосу, который отдавал команды тысяче аэропланов, не пристало ругать судомойку.
Это было произнесено резко и чересчур громко. Премьер-министр нахмурился.
А произнес это Харви Уоррендер, министр по вопросам гражданства и иммиграции. Он стоял сейчас возле них — высокий плотный мужчина с редеющими волосами и громовым басом. Он, по обыкновению, был дидактичен — наверное, сохранил эту манеру с тех лет, когда, прежде чем перейти в политику, был профессором в колледже.
— Притормози, Харви, — сказал Артур Лексингтон. — Ты топчешь царственную особу.
— Иногда, — ответствовал ему Уоррендер, немного понизив голос, — я возмущаюсь, когда мне напоминают, что шишки всегда выживают.
Повисло смущенное молчание. Все поняли, на что он намекал. Единственный сын Уоррендера, молодой офицер авиации, героически погиб во Второй мировой войне. И отец продолжал гордиться сыном, как продолжал и горевать по нему.
Несколько человек могли бы легко парировать его высказывание о шишках. Генерал-губернатор храбро воевал в двух войнах, и Крест Виктории не давали по пустякам… Смерть и жертвы в войне не знают ни рангов, ни возраста…