Она недоуменно уставилась на него. Стефан будет освобожден? Но Стефан умирал. И не желал свободы.
Прежде чем она успела облечь в слова свое замешательство, Тристан торопливо продолжал:
— В этом я послужу вам, как и в любом другом деле, подобающем для присягнувшего на верность рыцаря… но что до остального… — Боль исказила его черты. — Мой долг состоит в служении Ордену святого Иоанна Иерусалимского. Я уже дал обет послушания. Через год… если буду достоин, приму постриг.
— Нет! Вы не можете! — вскрикнула она как раненный зверь.
Он был непреклонен:
— Дело сделано.
— Но посвятить всю жизнь…
— Что это за жизнь? — Голос его был пронизан горечью. — Я служил хозяину, не достойному более уважения. Я люблю женщину, честно завладеть которой не могу, а бесчестно не имею права. Я уже причинил вам большое зло… совершив ужасную ошибку.
— Но это не так!
Нахмурившись, он глядел через служившую окном маленькую железную решетку, выходившую во внутренний двор замка.
— Однажды я уже стал причиной смерти любившей меня женщины — и не хочу стать причиной ваших несчастий.
Иден смутно припомнила, что как-то в Акре он обмолвился о погибшей леди.
— В Хаттине, не так ли? — Она не осознала, насколько громко произнесла это.
— Клер, — устало ответил он. — Она отправилась за мной на войну, я позволил ей это. Я был молод, самолюбив и невыносимо глуп… и заплатил непомерную цену за свою глупость. Вы еще узнаете о Хаттине. Там была бойня. Турки захватили Клер. Я нашел ее только после боя, на усеянной телами равнине. Ее изнасиловали и распороли живот. Она еще жила. Я пронзил ей сердце мечом. Но глаза ее по сию пору преследуют меня.
Она обняла его, прижав голову к своей груди, осторожно перебирая влажные волосы.
— Любовь моя… не нужно думать об этом. Все осталось в далеком прошлом, и Бог давно простил вас. Вам не вынести подобных страданий.
Лихорадочно она гладила и целовала его волосы — любовь стала болью, которой она не могла управлять. Она как-то должна снять с него бремя, ибо видела теперь, что все грехи для него соединились в один и он считал себя навеки осужденным.
— Позвольте же сказать вам, что вы подарили мне величайшее счастье всей моей жизни, — ликующе проговорила она. — А если это так, пусть Господь простит нас, ибо я не жалею ни об одном мгновении случившегося.
Он поднялся и обнял ее, прижав лицо к своей груди. Так они и стояли, скорбь разрушала все их мысли, все чувства.
Потом Иден подняла голову, взглянув в его точеное лицо, ее губы затрепетали, когда она глазами целовала любимые черты. Со страстным стоном она впилась губами в его рот, мгновение его губы отвечали с не меньшим рвением, а тело резко прильнуло к ней.