«Дорогой Джан, — аккуратно выписывал буквы Уильям. — Как ты знаешь, давно прошли те дни, когда я писал длинные письма, поэтому не жди чудес, когда видишь конверт, надписанный моей рукой! Надеюсь, у тебя все идет хорошо. Здесь все более или менее в порядке, кроме того, что малышка Изабелла немного хандрит, и я недавно дал ей поплакаться в свою жилетку. Я подумал, что ты предпочтешь, чтобы она плакала в мою жилетку, а не в чью-либо еще! Шучу, конечно. Просто я подумал, что если она напишет тебе тоскливое письмо, ты должен знать, что я ее немного ободрил, и ей теперь лучше…»
«Мой дорогой Джан, — писала Изабелла. — Уильям такая душка! Как тебе повезло, что у тебя такой милый брат! Не знаю, как он терпит свою жену, эту ужасную, неряшливую бывшую барменшу! Она меня совсем не любит, не знаю почему. К счастью, твоя мать ее тоже не любит, и мы время от времени жалуемся друг другу на всех Рослинов. Джонас сейчас в Морве со своими тетками, старыми девами, нет, двоюродными сестрами, а Дебора — сделай глубокий вздох! — ушла в монастырь!!! Ты представляешь? Мы с ней не были близкими подружками, но она зашла в Пенмаррик попрощаться перед тем, как отправиться в Падстоу…»
«…Поэтому я решила уйти в монастырь, — немного позже написала моя племянница Дебора. — Я знаю, что мамочка бы этого не одобрила, но она была человеком, который наслаждался всеми прелестями жизни, поэтому ей было бы сложно понять, что я никогда не была счастлива в миру, где столько греха, страданий и зла. Здесь я буду намного счастливее, я уже ощущаю удивительное духовное возрождение. В своих последующих письмах я больше никогда не упомяну о прошлых грехах, но мне бы хотелось, чтобы ты знал, дядя Джан, что я прощаю тебе все страдания, которые ты причинил моей матери, прощаю, что ты повел ее по пути греха, который в конце концов привел ее к гибели. Я часто просила Джонаса, чтобы он тоже простил тебя, но с сожалением должна сказать, что мне еще не удалось его убедить; и все же я надеюсь, что Господь его просветит, и он в душе простит тебя, как простила я. Я каждый день буду поминать тебя в своих молитвах и надеюсь, что когда кончится война, ты приедешь навестить меня…»
«Сэр, — писала грубая рука дешевой ручкой с сильным нажимом. — Как вы знаете, а может, и нет, Дебора ушла в монастырь и не может больше зарабатывать на жизнь, поэтому мне приходится просить помощи у Рослинов, у которых нет денег, кроме как у кузена Сима, но он такой злой, что просто невероятно. Никто из вас, Касталлаков, ничего для меня не сделал, вы только использовали меня и мою мать, как хотели, а теперь, я считаю, настало время мне получить мою часть денег дедушки Касталлака, которую вы отняли у меня, присосавшись к дяде Филипу, когда я был ребенком, и пустив о нем слух, что он гомосексуалист, чтобы напугать мою мать. Не могли бы вы прислать мне пятьдесят фунтов? Я вырос изо всей своей одежды и не хочу выглядеть в школе пугалом. А если вы думаете, что я только и делаю, что бездельничаю и попрошайничаю у родственников, то позвольте мне сообщить вам, что каждые каникулы я работаю, а во время учебы разношу по школе бумаги, и мне кажется, что дедушке Касталлаку не очень бы понравилось, что его внук — простой мальчик на побегушках в дрянной школе. Присылайте деньги для меня на адрес мисс Хоуп Рослин в Морве, где я сейчас живу. А если денег не пришлете, я, черт побери, пойду к бабушке и заставлю ее дать их мне, поэтому, если вы не хотите, чтобы тревожили вашу мать, лучше заплатите. Даю вам времени до конца месяца. Джонас».