— Мне так жаль, что нет… — Но она не смогла это произнести. Она слишком давно и слишком страстно хотела ребенка.
Я дотронулся до ее волос.
— Когда мы встретимся…
Потом я сел в поезд, и ее лицо превратилось в белое расплывчатое пятно на платформе, и несправедливость, холодная, грубая и безжалостная, стала контролировать мою жизнь.
3
Большую часть 1940 года я был просто наблюдателем: мне пришлось беспомощно наблюдать, как фиаско в Норвегии заменило Чемберлена на Черчилля, а фиаско в Дюнкерке привело к подъему национального духа и превратилось в победу. Но наконец армия заметила, что я пришел в нее добровольцем, и мне выдали форму, хотя я по-прежнему ничего не делал, когда кучка летчиков выиграла «Битву за Англию» и положила конец планам Гитлера немедленно вторгнуться на английскую землю. Моя подготовка закончилась только в конце 1940 года, и меня отправили в Северную Африку, но к тому моменту неудачи временно закончились и Муссолини потерпел несколько поражений, которые продолжались до конца мая.
Я служил в частях, которыми командовал генерал Уэйвелл, и прежде чем успел опомниться, уже помогал гнать итальянцев к северу от Бенгази. Кампания была успешна; мы взяли в плен почти сто тридцать тысяч человек и отступили в Египет. Я уже позволил себе радоваться окончанию войны и пришел бы в ужас, если бы мог предвидеть мрачные месяцы 1941 года, когда нас изгнали из Греции и с Крита, а страны «оси» заняли все балканские равнины.
Пока я в Египте дожидался следующего нападения врага, главным интересом моей жизни стали письма из дома.
«Бедная Изабелла без тебя чувствует себя совершенно потерянной, — писала мать. — Я ее очень полюбила. Я и не думала, что она так быстро освоится в Пенмаррике, и считаю, что лучшей жены ты не мог бы найти. Уверена, что ты скучаешь по ней так же, как и она по тебе».
«Твоя мать очень расстроена, — весело писала Изабелла. — Бедная старушка, она так по тебе скучает. Каждую неделю мы вместе пьем чай, и я пытаюсь ее подбодрить. Лиззи написала из Кембриджа, что хочет приехать погостить, но не представляет, как ей добраться до нас, потому что ее шофера призвали в армию, да и с бензином сейчас туго. Я объяснила ей, что теперь существует прекрасное изобретение под названием поезд, приспособленное специально для людей, у которых нет денег на машину, и спросила, не слышала ли она о таком. Никогда не перестану удивляться, как живет эта половина общества, хотя, полагаю, что я сама теперь принадлежу к ней…»
«Мой самый дорогой Джан, — писала Лиззи. — Я получила довольно необычное письмо от Изабеллы, совершенно радикальное. Может быть, она — тайная социалистка? Если это так, то напиши ей, что я сама являюсь таковой уже многие годы. Я подумывала провести несколько месяцев в Корнуолле, чтобы избавить девочек от риска бомбежки (хотя слышала, что теперь даже Пензанс могут бомбить), но Эдди не хочет уезжать из Кембриджа, а я, к тому же, не думаю, что мы с Изабеллой поладим, если я останусь у вас больше чем на несколько дней. Не обижайся, мой дорогой, но ты должен знать, что мы с Изабеллой никогда не были особенно дружны. И все же мне жаль ее теперь, когда ты уехал, поэтому я, возможно, съезжу в Пенмаррик, чтобы пожалеть ее… Надеюсь, ей не слишком страшно жить совершенно одной в этом ужасном доме. Но ей ведь нравится Уильям, правда? Как хорошо, что он бросил поместье Карнфорт и вернулся в Пенмаррик присматривать за домом в твое отсутствие! Правда, я помню, ты говорил, что Чарити настаивала на том, чтобы остаться в Пензансе, где она теперь стала такой респектабельной дамой, и отказалась возвращаться в Сент-Джаст, где у людей, к сожалению, долгая память…»