Был там еще один, врач. И рассказали они мне такую интересную вещь: хотя пройти в иной мир материально нельзя — не изобрели еще такую большую машину, только на атомы пока хватает, но есть другой путь. Что мозг наш — что-то вроде радио, и можно услышать того, кто в том мире настроен на ту же волну, понятнее объяснить не могу. И не соглашусь ли я участвовать в эксперименте, прямо в тот же вечер: все уже готово. Война — а они науку свою вели — и страсть как хочется узнать, так ли все.
Что делать — любопытен я. И хотелось — хоть чем-то профессору помочь, за сына. Процедура была — кресло, электроды на башку, укол чего-то — в общем, детали опускаем, как к делу не относящиеся. И проснулся я — как у Гонгури, другим человеком, в светлом будущем. Здесь прошло всего шесть часов, пока меня откачали — а там целый год! Все ж хорошо, что капитаном бронеразведки был, а не интеллигентом слабонервным — в здравом уме остался. Профессор с врачом — до утра, целую пачку бумаги исписали, стенографией, пока я рассказывал, что успел. И показалось мне, не были они чересчур удивлены — может, у них до меня и другие такие были, времяпроходцы?
А может, душа все же есть? Или, по-научному, психоматрица — где записана вся наша индивидуальность? Которая, как заряд электрический — может на другое тело перескочить? Потому как радио давно отключилось — а ТОТ, кем я там был, не исчез: я там один лишь год прожил — а ВСЮ его жизнь помню, как свою. И опыт, обучение — «лешаки», чтоб ты знал, это тактика советского спецназа плюс партизан Отечественной войны; не умеют еще так — в этом времени! И еще, те кто рядом, о ком я думаю сильно — иногда сны видят. О том мире. Где дело Ленина — жило и побеждало. Что вскинулся, старшой — тоже видел? А я сам видел, своими глазами. И не думаю — точно знаю. Революция победит — а мирового коммунизма не будет!
Любопытно, что один «альтернативный» фантаст ТАМ почти точно увидел НАС. Битва при Садовой, 1866 год. При победе австрийцев, Бисмарк вошел бы в историю не как объединитель Германии «железом и кровью», а как один из мелких неудачливых политиков с чрезмерными амбициями; не было бы разгрома империи Луи-Наполеона, не было бы Парижской коммуны. Но мощь Пруссии росла — и где-нибудь к 1914 году ей все равно предстояла бы разборка с Францией, на этот раз возможно, более успешная. Возникла бы Германская империя — и законы империалистической конкуренции за рынки сбыта вынудили бы ее к общеевропейской, а может быть и мировой войне, первой мировой, где-то в 1939 или 1941. Ленин и Гитлер остались бы невостребованы — но гнилость дома Романовых и их режима неизбежно привела бы, в итоге проигранной войны, к коммунистической революции, пусть с другим вождем; за ней последовали бы революции еще в нескольких странах. Энгельс считал, что у австрийцев шансы — предпочтительнее! Но история сыграла по-своему — и пруссаки победили. Мировая война там случилась раньше — в 1914 от рождества христова, и революция, в 1917. Конные армии — вместо танковых. А география, страны, народы, язык, летоисчисление, даже отдельные личности кое-какие — все как у нас, почти. И еще — тот мир более приземленный, мягкий, сглаженный, что ли… А мы для них — мечта романтиков, мир прекрасный и яростный, без полутонов, не верь что в Зурбагане высохли причалы! — там нет Зурбагана, это у них как вымышленный город мечты.