— Кто это тут такой беленький и нещипаный? — ощерился он в «приветственной» улыбке. — О чем так задушевно беседуете?
Хлопнув крыльями, ледяной предпочел держаться от этих полоумных Алауэн подальше, заранее планируя, что своего ребенка в здравом уме ни к кому из них не подпустит. Дурное племя, не зря от Теге'Одени пошло! Что один в человека влюбился, что внук его… с ума все посходили!
— Это ты его так напугал или я? — озадачился Станислав.
Нирран же медленно выдохнул, одновременно борясь с желанием дернуть этого обнаглевшего типа за хвост и прижаться к его синей чешуе.
— Чем ты мог напугать ледяного? Разве что сказать, будто он тебе приглянулся.
— Ой нет, с меня и одной такой ледышки в постели хватило! Чуть задницу себе не отморозил!
— А ты ее не подставляй кому не надо, благодарный наш!
— Кто-то должен был стать жертвенным агнцем, — поднял к потолку желтые глаза большой синий дракон, совсем не напоминающий скромную овечку. Затем охнул и тут же перекинулся в облик человека. — Что это?
На лице его отражался сразу целый сонм эмоций, так же как играли отсветы небесных огней, отраженных от полупрозрачного купола потолка. Тысячи, миллионы маленьких трещинок создавали целые картины не только внутри толщи льда, но и фата-морганы из целых сюжетных зарисовок. Вот первые драконы приходят в новый, чистый и еще совсем наивный мир, вот радость от первого рожденного здесь ребенка, а чуть дальше внезапная война, породившая первого Ледяного. И снова Мир, снова небо и упоенное чувство свободы, ложащиеся под крылья. Первые люди, такие несерьезные и беззащитные. Первый раскол мира. И бесконечное чувство любви, когда на свет появляется новая жизнь!
— Как это прекрасно, — задыхаясь от нахлынувших эмоций шептал Станислав.
Стоящий за его спиной Нирран тоже задыхался от увиденного, только все так же не отрывая взгляда от своего дракона. И почти чувствуя как с того спадают грязные лохмотья щитов и брони, как крошится кровавая корка на душе, как расцветает аура.[4] Красивый, какой же он красивый, не мог оторваться от этого зрелища сероглазый.
Отвернувшись, он потер лицо руками, заставляя собственные мысли и чувства перестать уподобляться сумасбродному Сериандрэю, с этими его «только моё» и прочими эгоистичными порывами. Хватить и того, что накануне вечером сделал внушение всем тем, кто положил взгляд на Станислава и с удовольствием лег бы с ним сам. И пусть Нирран прекрасно знал о его непостоянном, распущенном характере, но слишком хорошо помнил, что было, когда этот дракон проводи свои ночи в компании под носом у бывшего любовника. Обычно в таких случаях Нирран старался исчезнуть куда-нибудь подальше и уже там вымешать свою злость и боль.