На первом курсе докторантуры я часто искала жалости. Неудивительно, что чем больше я это делала, тем более одинокой я себя ощущала. Я была так загружена занятиями, что постоянно боялась провала и стыдилась своей возможной несостоятельности. Поэтому я просто не могла сказать: «Я тону. Я как муха в молоке. Если я не справлюсь, жизнь кончена». Хотя это чувство знакомо практически всем, кого я знаю, в тот момент я не могла ясно понять и тем более описать свои реальные чувства. Я говорила: «Вы себе не представляете, как это трудно. Это не то что не получить должность или провалить экзамен». Для людей, окружавших меня, это звучало как «это важнее, чем все, что вы когда-либо делали, так что пожалейте-ка меня как следует». Если друзья и близкие откликались на мои мольбы не совсем искренней жалостью, я начинала грызть себя еще больше, думая: «Да-а, им-то хорошо, они-то не пишут диссертацию!»
Когда мы обнаруживаем, что ищем жалости, полезно сделать шаг назад и подумать о том, что мы чувствуем на самом деле, чего мы хотим и в чем по-настоящему нуждаемся. Когда же нас просят проявить жалость, мы должны решить, хотим ли мы просто пожалеть человека и следовать дальше, или на самом деле нам следует попытаться войти с ним в контакт и отреагировать эмпатией.
Если мы все-таки хотим его понять, иногда можно начать сочувствовать так: «Да, нелегко тебе приходится, расскажи обо всем поподробнее». Или: «Да, мне трудно себе представить, каково это. Расскажи, чтобы я поняла». Когда я веду группы, я иногда даже говорю вот так, прямо: «Ты утверждаешь, что никто не может понять твоей ситуации, но все-таки просишь понимания. Что мы можем сделать? Мы хотим войти с тобой в контакт, а ты говоришь, что это невозможно». Часто диалог, начавшийся с таких вопросов, может привести к настоящей связи и эмпатии.
Другое препятствие к выработке эмпатии – это феномен, который я называю «подбросить козыри». Он во многом связан с поиском жалости. Женщины часто рассказывали мне, как им было худо, когда, собрав всю свою храбрость, они рассказывали кому-то о своих бедах – и натыкались в ответ на «Это еще что! Вот у меня…».
• У тебя мать пьет? Это еще что, вот у меня сестра наркоманка.
• Тебе тридцать и ты не замужем? Это ничего. Быть одинокой матерью, как я, гораздо труднее.
Когда мы начинаем соревноваться, чья ситуация хуже, чье бремя тяжелее, чья боль больнее, – мы теряем из виду тот факт, что большинство наших страданий имеют один и тот же корень: бессилие и разобщенность.
Если мы тратим силы на то, чтобы превзойти другого в борьбе за «последнее место», или наступаем друг на друга, чтобы выбраться из болота стыда, то стыд победит нас всех. Он победит, потому что, когда нам говорят «это ничего», мы и чувствуем себя ничем. Большинство из нас будут растить свой стыд в молчании, потому что не рискнут поделиться чем-то таким, что может быть «не так ужасно», как у кого-то еще, или «недостаточно ужасно», чтобы гарантировать эмпатию.