Она тихо ахнула бы:
«Что это ты имеешь в виду, Кевин?»
«Ты знаешь, Алисия. Ты знаешь».
«Кажется, я догадываюсь…»
«Но… хочешь ли ты?»
«О господи, Кевин! Да я только этого и хочу!»
Мог бы состояться такой разговор? Хочется воскликнуть: а почему бы и нет?
Но скорее всего она подскочила бы на постели и быстро отползла к стене:
«Что ты здесь делаешь, Кевин?!»
«Прости, Алисия. Мне казалось, что тебе холодно одной в этой огромной постели».
«Кевин, — сказала бы она строго, — если б мне было холодно, я взяла бы одеяло».
«Я хотел сказать тебе…»
Но Алисия вскинула бы руку:
«Утром, Кевин. Ты не тот человек, с которым мне было бы приятно пошептаться в темноте».
И я отправился бы к своему креслу.
Что я и сделал, не унижая себя попыткой, заранее обреченной на неудачу. Потом достал свой блокнот и записал в него стихотворные строки. Неумелые, согласен. Где-то уже было это про звезды, просвечивающие — сквозь. И насчет золотистого локона — довольно банально, правда, у нее они именно такие, что тут поделаешь? Хотя все равно плохо, плохо, я это понимаю, но ведь это одни из первых моих стихов. Сколько их всего? Но сколько бы ни было, все они посвящены ей, Алисии.
А лучше бы я учился рисовать, ведь она так загорелась желанием увидеть свой портрет. Бедная моя девочка, как же так вышло, что никто до сих пор не нарисовал тебя? Что же они изображают на своих холстах, если не замечают твою ускользающую от повседневности красоту?
Поразительно, но этой ночью я не видел тебя во сне. Наверное, потому, что тобой был наполнен весь прошлый день, и потому, что я слишком спешил проснуться, чтобы начать следующий, великолепный и неповторимый, в котором тоже должна была быть ты.
И утро не обмануло меня: проснувшись в своем кресле, я сразу увидел тебя, все еще спавшую в новой для тебя постели. Но какие-то недоступные мне сны уже связали тебя с этим ложем мистическими нитями, и ты никак не хотела просыпаться. Возможно, тебе снился тот парень, о котором были твои стихи и которого тебе так хотелось видеть на моем месте — под звездами среди волн. Он должен был прилететь сюда с тобой…
Почему же ты так же скрываешь от него свою трепетную, несовременно-утонченную любовь, как и я от тебя свою? Зачем тебе таиться? Невозможно представить человека, который не преисполнился бы гордости, узнав о твоих чувствах к нему. Счастливчик, погруженный в неведение, должен ли я помочь тебе?
Пока я размышлял об этом, ты проснулась и издала, потягиваясь, совсем не мелодичное кряхтение. Как младенец, отдавшийся во власть своих ощущений. Это насмешило меня и вместе с тем вызвало умиление, напомнив шекспировское: