– Вы ничего не можете доказать! – вызывающе заявила Рейчел. – Вы не можете доказать ни одно из своих измышлений! И я не позволю вам чернить память о Николасе домыслами и сомнениями. Оливия была знаменитостью. Ее вам тоже не дадут сровнять с землей, сами увидите. Вы скорее уничтожите самого себя. Но я намерена выяснить, что вами движет, и я непременно вас остановлю, пока еще не утратила свою точку зрения и не начала верить в эту грязь. Они жили счастливо и дружно! Почему вы так хотите погубить память о Тревельянах?!
– Я хочу узнать правду, – устало ответил Ратлидж.
– Ничего подобного, – холодно возразила Рейчел. – По вашему лицу видно, что с войны вы вернулись сломленным. Теперь вам нужно снова утвердиться в жизни. И вы решили, что мертвецы – более легкие мишени, чем живые люди. Не знаю, что вынудило Оливию покончить с собой. Может быть, ее мучили невыносимые боли. Не знаю, почему решил умереть Николас. Но лучше я до конца жизни буду мучиться неизвестностью, чем потеряю его совсем. Вам-то нечего терять, верно? Вы никогда никого не любили так, что готовы были пожертвовать ради любимого жизнью! Наверное, я сошла с ума, когда попросила прислать в Боркум сотрудника Скотленд-Ярда. Я верю в правосудие, а вы верите только в месть!
Она вскочила, еще не договорив, оттолкнула его и выбежала за дверь, захлопнув ее за собой. Ратлидж услышал ее торопливые шаги. Она неслась к лестнице.
Ему не нужно было предупреждение Хэмиша. Помня о неровных ступеньках, помня, как упал Стивен, зацепившись за вытертый ковер, Ратлидж выругался, в два прыжка вылетел из комнаты и погнался за ней.
Он нагнал ее у верхней ступеньки, крепко схватил за руку и развернул к себе лицом.
– Я не пытаюсь запятнать память о Николасе и Оливии! Но поймите, здесь произошло убийство! Вы женщина умная, вы сами прекрасно во всем разберетесь, как только забудете о своих чувствах, будь они неладны! – закричал он, злясь на нее и на себя.
Рейчел не плакала. Сейчас она защищала своего любимого Николаса и готова была на все. Ратлидж надеялся, что Николас достоин такой любви, – и боялся, что все-таки не достоин.
– Не говорите со мной о чувствах! – ледяным тоном ответила она. – Убийца – Оливия, да? Просто вы не хотите, чтобы убийцей оказалась она, вы не хотите, чтобы все узнали: питательной средой для ее стихов были мрак и ненависть. Ее проклятые стихи вас ослепили, околдовали, как и всех остальных! Оливия была ведьмой, у нее была парализована нога, и все же ей удалось утащить за собой Николаса в тоску и смерть! И пусть она убила родную сестру и сводного брата, подлила матери лауданум… Вы все равно хотите считать ее святой! Ее страдания – еще одна составляющая легенды. Вы ненавидите и одновременно уважаете ее, потому что раньше думали, что те стихи писал мужчина, что женщине неприлично откровенничать о том, что чувствуешь, когда лежишь в постели с любовником или стоишь по колено в своих нечистотах в окопе, или насколько близко все мы находимся к преисподней! Но, читая ее стихи, вы наверняка задумывались над тем, какая она была в постели и где могла научиться такому искусству. Спросите Кормака. Может быть, он расскажет, какой была Оливия на самом деле!