«Я не для того выжил на проклятой войне, чтобы умереть в море у берегов Корнуолла! – снова и снова твердил себе Ратлидж. – Я доживу до того дня, когда этого ублюдка повесят!»
Он был так поглощен сложной задачей выжить, что не сразу сообразил: он выбрался на пляж. Ноги ступают по гальке у самой кромки воды. Поэтому следующая волна застигла его врасплох.
Начинался прилив; его потащило вперед с такой силой, что он выпустил Кормака. Их обоих вынесло на уступ, вода и песок немилосердно жгли им лица и руки, а соль разъедала открытые раны.
Ратлидж вцепился в утес руками и ногами, не давая морю снова захватить его в плен. Он сражался с силой, удивившей его самого. Когда его накрывала очередная волна, он хватал ртом воздух, пытаясь унять дрожь и успокоить дыхание.
Он слышал, как дышит лежащий рядом с ним Кормак; сначала хрипло, потом спокойнее. А потом Кормак поднялся на колени, схватил камень, замахнулся и ударил со всей силы – он набрался сил, пока Ратлидж сражался со стихией, спасая их обоих.
Вовремя услышав крик Хэмиша, Ратлидж перекатился набок, и камень беззвучно ушел в мокрый песок. Кормак вложил в удар всю силу.
Хватит, черт побери, достаточно!
Ратлидж прицелился и ударил Кормака ногой в пах. Один ботинок он потерял в воде, но оставался второй. Удар вышел сильным. Ратлидж вложил в него всю свою ярость. Кормак взвыл от боли. Его крик был громче шума прибоя и ветра; потом крик захлебнулся и оборвался. Кормак согнулся пополам, его накрыло следующей волной.
Тяжело дыша, Ратлидж подумал: в конце концов, вода оказалась его союзницей.
Тот, кого Оливия называла Люцифером, спустился в область обычного, смертного страдания.
Ратлидж лежал на спине на мокрой гальке; дождь заливал ему лицо. Многочисленные кровоподтеки и ссадины начали заявлять о себе. Локоть болел невыносимо. Перелом или трещина? Под ребрами тоже жгло огнем и было холодно, как будто его обложили льдом. И голова до сих пор раскалывалась от боли. Все мышцы онемели от напряжения. Он хотел только одного: спать.
После долгой, мучительной паузы Кормак еле слышно сказал:
– Когда я только увидел вас… я понял… что вы… другой… храбрец.
– Зачем вы убили их?
– Вы полицейский, – не сразу ответил Кормак. – Вот вы мне и скажите.
Снова наступило молчание.
Вдруг Кормак заговорил снова; его надтреснутый голос постепенно набирал силу:
– С первого дня… с самого первого дня, как я попал туда… Тревельян-Холл приковал меня к себе. От него исходило тепло и еще… не знаю. Но… Анна злобно посмеялась надо мной, когда подслушала, как я говорил конюху, что готов отдать что угодно, лишь бы жить в таком месте. Мне захотелось вбить ее смех ей в глотку! Но мне пришлось уйти и притвориться, будто мне все равно. Когда она упала… когда я дернул ее за кушак и она упала с дерева… и она умерла передо мной на траве, я понял, что есть способ получить все, что я хочу… главное – действовать осторожно и терпеливо. После того дня… ни один из них не чувствовал себя в безопасности.