. С того момента министр юстиции предпочел придерживаться курса сознательного неведения, когда речь заходила о прослушивании телефонных разговоров, прослушивающих электронных устройствах и несанкционированных проникновениях в помещения сотрудниками ФБР. Он не хотел знать, что делает Гувер за рамками закона.
В ту неделю президент снова обратился к теме полномочий ФБР. Он одобрил еще на шесть месяцев секретное финансирование Белым домом Специальной разведывательной службы в составе ФБР, но с явным отвращением. Он сказал своему директору по бюджету Гарольду Смиту, что хочет «ограничить ФБР территорией Соединенных Штатов»[193] и что «ФБР следует как можно скорее сократить расходы». Трумэн доверял Смиту. Президент надеялся, что тот выяснит, что на самом деле происходит в правительстве. Директор по бюджету знал все о секретных финансовых средствах Белого дома, которые Рузвельт выделял для тайных операций Соединенных Штатов во время Второй мировой войны. Конгресс, в котором работал Трумэн, ничего не знал об этих деньгах, хотя по Конституции президент не может потратить и пенни без разрешения конгресса. Смит точно знал, сколько Рузвельт выкачал из казначейства — 10 миллионов долларов в год на шпионаж, 2 миллиарда долларов на Манхэттенский проект и создание атомной бомбы.
«Новое оружие небывалой разрушительной силы»
7 июля 1945 года Трумэн отправился на крейсере «Августа» в свою первую со времен Первой мировой войны поездку в Европу. Восемь дней спустя в Антверпене его встретил генерал Дуайт Д. Эйзенхауэр — Верховный главнокомандующий экспедиционными союзными войсками в Европе. По суше они добрались до Брюсселя и вылетели в Берлин — когда-то четвертый по величине город мира. Американские и английские боевые самолеты бомбардировками превратили большую часть Берлина в камни, а русские уничтожили то, что осталось. 16 июля с кортежем автомобилей Трумэн проехал по городу. Руины источали запах смерти. Трупы разлагались в развалинах домов, и одичавшие собаки грызли их кости. Цивилизация находилась в состоянии коллапса. «Я подумал о Карфагене, Баалбеке, Иерусалиме… — написал Трумэн в своем дневнике. — Надеюсь на какой-то мир — но я боюсь, что машины опередили мораль на несколько веков и, когда мораль догонит их, в ней не будет смысла». В Берлине была вторая половина дня, а в Америке утро. Над пустыней у Аламогордо, штат Нью-Мексико, возникла ослепительная вспышка, которая была ярче восходящего солнца.
Трумэн встретился с Черчиллем и Сталиным в Потсдаме восточнее Берлина на территории, удерживаемой побеждающей Красной армией. Они собрались во дворце Цецилиенхоф, который когда-то был летней резиденцией кронпринца Вильгельма Прусского. Трумэн был не уверен, как использовать огромную власть, сосредоточенную в его руках. Черчилль выглядел старым и уставшим: на той неделе его не выбрали премьер-министром. У Сталина было непроницаемое лицо, по которому ничего невозможно было прочитать. Трумэн написал в своем дневнике, что «дядя Джо выглядел уставшим и съежившимся, а П. М. казался потерянным». На следующий день президент получил сообщение из Нью-Мексико. В тот вечер он прибыл на банкет, устроенный Сталиным, чрезвычайно довольным.