– Понятно, – кивнул Селиванов. – Но вот руки умывать не надо. Вам еще с пленным предстоит побеседовать.
– С каким пленным? – опешил Чигирев.
– Мы пленного взяли, – как‑то недовольно проговорил Крапивин.
У тяжелой, обитой железом двери, рядом с которой дежурил автоматчик, Селиванов остановился.
– Вадим, ты не пойдешь с нами, – приказал он. – Пленный и так отказался с тобой разговаривать. Твое присутствие может всё испортить. Жди нас здесь.
– Есть, – козырнул подполковник и отошел в сторону.
– Напоминаю, – глаза генерала впились в Чигирева, – наша задача: вытянуть как можно больше информации.
– Угу, – кивнул тот.
У историка давно уже сосало под ложечкой от ощущения важности предстоящего события. Грядущая беседа с человеком из Руси шестнадцатого века вселяла в него благоговейный трепет и страх.
Часовой распахнул дверь, и Селиванов с Чигиревым вошли в полутемную комнату с небольшим зарешеченным окном под потолком. Очевидно, это была гауптвахта секретного объекта. С деревянных нар, прикрепленных у левой стены, на них уставился здоровый бородатый детина со всклокоченной бородой, одетый в холщовую рубашку, порты и кожаные сапоги. На вид ему было лет двадцать семь – тридцать. Увидев вошедших, он истово перекрестился двумя перстами и зашептал какую‑то молитву. Дверь за Селивановым и Чигиревым закрылась, и они остались наедине с пленником.
– Здрав будь, добрый человек, – стараясь выглядеть как можно радушнее, произнес Чигирев. – Меня зовут Сергеем. А это, – он показал на Селиванова, – боярин Андрей Михайлович Селиванов. А тебя как звать?
– Ивашка я. Боевой холоп боярина Федора Никитича Романова, – после небольшой паузы ответил пленник.
При словах «боевой холоп» Селиванов невольно улыбнулся, но историк еле заметным покачиванием головы дал ему понять, что ничего удивительного в этом термине нет.
– Знаем мы, что пленили тебя недобрые люди, – продолжил Чигирев, – и хотим вернуть тебя домой. Но знай, что находишься ты сейчас очень далеко от родины. И даже время здесь мерится по‑другому. Потому скажи нам для начала, какой год сейчас в твоей земле.
Ивашка изумленно посмотрел на вошедших, почесал затылок и произнес:
– Дождливый год. Урожай плохой будет.
– Да нет, от сотворения мира,[5] – поправился Чигирев.
Ивашка снова почесал в затылке.
– Про то попы знают, – сказал он наконец. – А мы люди простые, грамоте не обученные.
Чигирев и Селиванов переглянулись.
– А скажи, сыночку Федора Никитича, Михаилу, сколько нынче годков? – нашелся наконец историк.
Глаза у пленника заблестели от ярости.
– Так ты супротив дитяти благодетеля нашего зло удумал, колдун! – вскричал он и медведем попер на Чигирева.