Единственный бог, к которому Облачко не обращалась – это она сама. Реабилитация, трезвость, день за днем. Эти слова пугали ее. Что, если она действительно попытается стать лучше и разумнее и потерпит неудачу? Что от нее тогда останется?
И вот к чему она пришла. Шестьдесят с лишним лет, сожительница злобного пьяницы, груша для битья, без дома и без работы, алкоголичка и наркоманка. Мать и в то же время не мать.
В ней уже не осталось ничего, что можно было бы спасти. Это дно, которого она боялась всю жизнь. Она сломлена и больше ни на что не годна. И подняться сможет, только если ей кто-то поможет.
Она так устала от этой жизни, она совсем выбилась из сил.
Именно усталость и решила дело.
Она ухватилась за шаткие перила и с трудом встала. Потом стиснула зубы, вышла под дождь и побрела дальше, хромая, но не останавливаясь.
Реабилитационный центр располагался в небольшом кирпичном здании с плоской крышей, построенном еще в те времена, когда город Сиэтл только начинался. Рядом на бетонном виадуке грохотали проезжающие машины. Задержав дыхание, Облачко потянулась к дверной ручке.
Заперто.
Она опустилась на бетонные ступеньки, не защищенные навесом. Дождь вымочил ее насквозь. Голова раскалывалась, боль в шее и лодыжке не проходила. Ее трясло, но она не двигалась. Сидела, сжавшись в комок, и дрожала от холода, пока ее внимание не привлек какой-то звук. Подняв голову, она увидела доктора Моди, которая стояла у ступеней крыльца с ярким зонтом в руке.
– Я не смогу, – глухо сказала Облачко, дрожа всем телом.
Доктор Моди поднялась на ступеньки и протянула руку:
– Пойдемте, Дороти, внутрь, там сухо.
– Думаю, сухо – это самое главное.
Доктор Моди рассмеялась:
– Чувство юмора. Это хорошо. Вам оно понадобится.
В реабилитационный центр вошла Облачко, а через сорок дней из него вышла Дороти Харт. Теперь она стояла в своей маленькой комнате и собирала немногочисленные пожитки: самодельные бусы и старую черно-белую фотографию с пометкой «октябрь 1962» по зубчатому белому краю.
Когда она вошла в это здание, эти ее личные вещи мало что значили для нее. Безделушки, сказала бы тогда Облачко, но теперь она понимала их ценность. Это сокровища, и все свои непутевые годы она каким-то чудом держалась за них. Доктор Моди утверждает, что сохранила их настоящая Дороти – тот маленький, здоровый обломок ее самой, который оказался настолько сильным, что не дал ей окончательно погибнуть.
Дороти не знала об этом. Честно говоря, она пыталась не думать о девочке, которой когда-то была, и о своей жизни в доме на ранчо «Фламинго». Ей трезвой было так же трудно оглядываться назад. Теперь ее жизнь измерялась секундами, вдохами и выдохами, невыпитыми порциями спиртного, невыкуренными сигаретами с марихуаной. Каждая секунда без алкоголя и наркотиков была победой.